Наблюдая за тем, как неспешно подходят к нему убийцы, Вертен Ю нежно подул на мозгогляд, и все двенадцать лепестков его осыпались на площадь. Что теперь? То, что вошло в легенды под именем «бегства сквозь сто лесов».
В своей котомке, кроме семян цветов, Вертен Ю хранил зерна биомов, созданные в Земле Анод; тундры, дождевые леса, пустыни и степи — все не больше горошины, посади только в землю.
Вертен Ю выбрал джунгли. Он погладил черное семечко, провел над ним Бутоном, и тысячи лет роста, сконцентрированные в одном мгновении, вырвались на свободу. Это было настоящее преступление против законов Земли Тернов: необузданная, пышная, первозданная зелень там, где и садовые цветы были под вопросом. Что за бунтарство, что за безумное расточительство! И, конечно, оскорбительнее всего было то, что решительно ни к какой государственной пользе эту роскошь приспособить было нельзя. Какой парад украсите вы лианой? Какого полицейского нарядите в папоротник?
Но это было еще не все: разве хватило бы гордым, свободным джунглям пятачка, где разместился Четвертый, могила из бетона и стекла? Тысячу раз нет — и само пространство раздвинулось, разрушая безупречную симметрию городов Земли и отделяя Вертен Ю от убийц. Представьте себе досаду Когтена, холодную ярость Клычмара, истерику Клювда — представьте, что разжеванный кусок вырвали у вас изо рта, что звон ста тысяч золотых сделался едва слышен — представьте себе это, и вы постигнете дух погони, поймете, ради чего можно продираться сквозь заросли, тонуть в болотах, терпеть насекомых, змей, сырость и жару.
Были тут и люди, целые племена, одно такое племя звалось тамтариву, и женщины его ходили на охоту, а мужчины, дебелые евнухи, целыми днями валялись на циновках из травы. Джунгли полнились силками, сплетенными тамтариву, и вот Когтена, Клычмара и Клювда связали и отдали на съедение Тартаке, богу-сороконожке. Бог был отцом детей племени, он выглядел как двадцать мужских торсов, сросшихся друг с другом, и в ночи полной луны женщины сочетались с ним по десять зараз. Тартака пал от руки Когтена, но перед смертью наложил на убийц проклятие: все трое поросли ушами с головы до пят. Уши эти обладали прекрасным слухом, вполне себе Сказочным, и, пока Клювд жадно срезал их и прятал в сумку для коллекции, Когтен и Клычмар слышали, как в милях отсюда Вертен Ю неспешно идет по просеке, и гады его не кусают, и мошки не жалят, и не путаются под ногами лианы. Да, он определенно был достоин ненависти, этот неуловимый человек, и с упорством, что пристало дьяволам или героям, убийцы продолжили свой поход.
Но и Вертен Ю в сотворенных им джунглях был всего лишь гостем. Так считал Моакчи, великий шаман племени могерим, заслуживший в испытании змеями титул Повелителя Яда. Обычаи могерим говорили, что чужаков не грешно обманывать, и вот, пока Вертен Ю спал в шалаше из листьев хои-хои, Моакчи подкрался к нему, зачерпнул из сумки горсть биомов-семян и тут же проглотил, надеясь обрести невиданную силу. О том, что из этого вышло, в «Легендах и мифах неупорядоченной Вселенной» за авторством Фотурианки Аньес сказано так:
Подателем Пищи, Моачтлоа, зовут туземцы могерим исполинскую ледяную глыбу, в которую вморожены бесчисленные стада слонов, антилоп, газелей, жирафов, пингвинов, нерп, сивучей и морских львов. Словно гигантский холодильник, Моачтлоа хранит в себе львиные прайды, стаи гиен, косаток и полярных медведей. Перемежаются эти «кладовые» слоями плотно утрамбованных мангровых лесов, ягеля, гинкго. В голодные месяцы могерим откалывают от глыбы куски и растапливают на огне, извлекая из них цельные туши животных. Во время ритуала благодарения двенадцатая часть мяса сжигается у подножия идола Лоанкмеди (букв. Демон-Выращивающий-Траву) и десятая — на алтаре перед изваянием шамана Моакчи, культурного героя племени. Именно он некогда проглотил семена из котомки Фотурианца Вертен Ю, и первое семя, что распалось у него в желудке, содержало в себе ледники и арктическую тундру. Фактически, Моачтлоа со всей своей начинкой — ничто иное, как преобразованное тело Моакчи; остается лишь установить, является ли постепенное поглощение глыбы заурядным изменением ландшафта или каннибализмом, достойным всяческого порицания?