— Какие другие? — спросил я, тяжело дыша. — Что вырастет?
Цатуров обмяк.
— Опять все провалил, — сказал он. — Что за невезение такое… Ладно, держите, — он протянул мне заметку. — Все равно у меня дома таких уже штук пятьдесят валяется. Ну, что вы стоите — берите, вы же хотели? Читайте, вам никто не запрещает. Только там ничего интересного нет — обычный донос. Воруют, мол, спирт казенный пьют. Чушь! Вот что, Кисловский, — сказал он вдруг. — Хотите знать, что к чему — езжайте в Институт. — Там все ответы.
Я вышел на улицу. Институт был на другом конце города, мне пришлось взять такси. Снаружи институт выглядел совсем обычно: панельное серое здание. Я вошел внутрь, предъявил паспорт и получил разовый пропуск.
— Только не задерживайтесь, — предупредил меня охранник. — В восемь закрываемся, а сейчас уже полвосьмого.
У меня было всего полчаса, и я почувствовал, что схожу с ума. Кого я должен искать в этом здании? Зачем? Не лучше ли уйти?
— Кисловский, это вы? — окликнули меня сзади. Это был высокий тощий мужчина — лысый, с седой бородкой. — Так и знал, что вы придете. Пойдемте, мы вам сейчас все объясним. Следуйте за мной.
Что мне оставалось делать? Я пошел. Мы углубились в коридоры университета, пришли к лифту, спустились на три этажа вниз, вновь миновали череду коридоров и, наконец, остановились перед большой белой дверью.
— Это здесь, — сказал мой провожатый. — Вы первый, вам положено по возрасту.
Что ж, подумал я, положено так положено. Я вошел внутрь и застыл на месте. В центре ярко освещенной комнаты висел черный шар. Он был огромный — в десять раз больше того, в который я упрятал свою жену.
— Это ваш и есть, — сказал провожатый. — Пойдемте, я научу вас пользоваться аппаратурой.
Он выкатил из угла странного вида установку и принялся мне ее показывать.
— Смотрите, — говорил он. — Это фокусирует луч, а это позволяет управлять его движением.
— И что я должен сделать?
— Вы должны ни много, ни мало разрезать шар.
— Разрезать?
— Именно.
— Но…
— Нет, — мягко сказал мой провожатый. — Ваша супруга не пострадает. Напротив, вы увидите — о, совсем напротив…
Я подчинился. Я встал у аппарата и направил его на шар. Вспышка, и он лопнул, как перезрелый плод. Черная жидкость хлынула из него, а еще… Нет, я не мог в это поверить. Еще там была моя жена, и она была жива!
— Я оставлю вас наедине, — сказал мой провожатый. — Приятного общения.
Она стояла напротив меня — Маша, которую я убил. Абсолютно голая, с потеками черной жижи на теле — стояла и ничего не говорила. Молчал и я, чувствуя, что вот-вот сойду с ума. Все события этого дня сошлись в одно, и я понял все.
Вдруг Маша закашлялась. Изо рта у нее потекла черная струйка. Та самая жижа — она еще оставалась в ней. Взгляд Маши выразил муку, она протянула ко мне руки, и тут случилось страшное — потеряв равновесие, она упала и буквально рассыпалась на куски. Кожа ее во многих местах лопнула, хлынула жижа, и меня начало рвать.
Из-за толстого стекла на блюющего Кисловского смотрели двое — оба старики.
— В этот раз определенно неудача, — сказал Первый. — Цатуров опять все провалил. Если он не может должным образом подготовить реципиента, может быть, не обновлять его больше, а, Федор Геннадьевич?
— А вы бы лучше программировали матрицу, — сказал Второй. — Тогда бы он и вел себя поприличнее.
— Поприличнее! — фыркнул Первый. — А вы дайте мне материал поприличнее, тогда и сделаю. Цатурова же убрать из ДАНКЛИГа надо, он давно уже все только портит! А что в данном случае? Почему при обновлении случился коллапс?
— Неизвестно. Показатели вроде бы в норме…
— Коэффициенты сравнивали?
— Да. И Ревского, и Палинского. Все строго пропорционально. Черт его знает…
— Ладно, — Первый хлопнул коллегу по плечу. — Пойдемте лучше чай пить. Зиночка мне чай цейлонский привезла — аромат дивный!
Он повернул ручку двери, и перед Вторым распахнулась сплошная чернота.
— Прошу, — сказал Первый. — Порядок требует, чтобы младшие шли первыми.
— Но, Павел Георгиевич, — запротестовал Второй, — всего полгода разницы!
— Идите, идите, — покачал головой Первый. — Так надо.
И когда Второй с чавкающим звуком исчез в черноте, он повторил:
— Так надо.
Все началось с того, что я спустился вниз за газетой. Я выписываю «Проводник» — это хорошая пресса, пусть временами и официозная. С особенным интересом я читаю фельетоны Цатурова — ей-богу, у него отменный стиль!