Так сказал Царада, и шкатулку с лоскутом опустили в сухую и пыльную почву реальности, в надежное пространство, от которого никто еще не ждал жестоких чудес.
2. Верховный Жрец
Гильтожана дезинтегрировали, развеяли по ветру, но наутро он вернулся и как ни в чем не бывало сидел в столовой и ковырял вилкой соевый паек. Поблизости не было никого, даже Кальтерман, вечный обжора, бросил свой рацион и трясся, должно быть, от страха, завернувшись в спальный мешок и засунув голову в ранец. Никаких козлов отпущения, не на кого свалить разговор с бывшим мертвецом, живым и чавкающим свидетельством очередного нарушения всех известных законов – и именно Цараде, совершающему обход, пришлось взять себя в руки, выйти из тени входной арки в зал и поприветствовать того, с кем еще вчера попрощался навсегда.
– Привет, Гильтожан, – сказал он своему подчиненному, делая вид, будто происходящее вполне в порядке вещей, и тот, приподнявшись с места, в ответ коротко отсалютовал ему ладонью у виска.
– Доброе утро, господин лейтенант, – ответил Гильтожан спокойно, словно действительно пережил все, что желал ему над гробом Царада. – Присоединяйтесь, пожалуйста, вот ваш завтрак. А где же все? Неужели я опоздал?
– Опоздал, – повторил Царада. – Опоздал, опоздал, ну, конечно… Какого черта?!! – заорал он вдруг так, что сам себе удивился, так, что вздрогнули тарелки на столе, а эхо достигло, должно быть, правого – заброшенного, вражеского – крыла этой злосчастной крепости. – Тебе на все наплевать, проклятый ты идиот?! Как это понимать?! Ты же ожил, ожил, черт возьми!
– Ну да, – сказал Гильтожан, и его глаза округлились в неподдельном недоумении. В конце концов, Царада мог бы вести себя и сдержаннее – разве не случилось за все это время столько чудес, что воскрешение – скорее логическое их продолжение, а не событие из ряда вон? – А разве это плохо? Да, меня вернули. И не за какие-то заслуги, а просто так. Это жест доброй воли. Они и других вернут, нам только надо пообвыкнуться. Грядут большие перемены, господин лейтенант. Скоро вы все увидите. Садитесь, я вам расскажу.
Осторожно, не убирая руки с кобуры, Царада подошел к столу и сел напротив своего воскресшего солдата – напряженный, с нахмуренным лбом, готовый в любую секунду ликвидировать нежданное чудо.
– Не бойтесь, господин лейтенант, – робко улыбнулся Гильтожан, которого пистолет Царады заставил покрыться нервным румянцем. – Я все тот же, даже лучше. Вот и хромота исчезла, – вытянул он ногу, чтобы Царада мог убедиться. – Я теперь хожу прямо. А умирать оказалось почти не больно, я даже ничего не почувствовал, свет – и все. А потом очнулся, но как бы еще не совсем готовый, только разум – и со мной говорили.
– Кто? – спросил Царада каким-то глухим и сдавленным голосом. Они могли говорить, эти Великие, но до этого почему-то предпочитали убивать, множить боль, смерть, страдание.
– Вы сами знаете, – пожал плечами Гильтожан и взял еще кусок черного солдатского хлеба. Некоторое время он жевал, как делал это тысячи раз до смерти, а потом заговорил снова: – Он назвал себя Верховным Жрецом – тем, кто властен над жизнью и смертью. Понятия не имею, как его могут звать на самом деле, это лицо – оно не принадлежит ни одной из наций. Новое. Странное. Но дело совсем не в этом. Он сказал о себе и своих людях: до этого мы действовали неправильно. Да, мы использовали свою силу, но не так, как надо. Постепенно у нас просыпаются совсем иные способности. И мы испытаем их для собственных целей. Вам больше не нужно будет умирать – это уже о нас, господин лейтенант. И мы планируем некоторые изменения в вашей – как же он сказал? – среде обитания. Это будет понятно нам, вам же – не слишком. Вы просто не сможете их осознать, и нет никого, кто был бы тому виной.
– Что он сказал еще?