— Он погиб от рук дикарей, я пытался его спасти и не смог…
— А парень и девушка, что были с ним. Где они? — меня резко прервал его следующий вопрос.
— Они в каком-то роде спасли меня, а я спас их и довел ближайшего селения, но паренёк был сильно ранен, думаю, он не выжил, — улыбающийся ещё час назад торговец казался мне теперь иллюзией, передо мной сейчас сидел человек, который пугал меня подсознательно сильней любого монстра.
— Жалко Тоти, — давление пропало, и голос торговца смягчился, — Син и Мирай ещё живы, я знаю это, иначе бы их амулеты потухли. Они мне, как родные. У меня есть приют на окраине трущоб, там любой бедняк может оставить ребенка, а мои слуги его вырастят в свободного человека, и каждому выпускнику я даю амулет жизни, чтоб знать, что они живы и у них всё хорошо. Спасибо тебе за правду. Зачем тебе в город надо?
— Хотел вступить в гильдию авантюристов, друзей найти, покарать врагов, найти себя, проще говоря, нет цели…
— Ахахаха, — смех главы каравана разрядил обстановку, — Кто же тебя примет в гильдию без проверки, слепок ауры, рекомендательное письмо, показать лицо тоже надо будет и карточку мира они тоже проверят. Ладно, через неделю, если тебя не убьют, приходи к воротам, мы поедем дальше и тебя с собой захватим. Это будет мой подарок за спасение моих деток. А пока думаю, тебе надо самому разбить все свои мечтания и иллюзии об этом мире.
Досмотр прошел быстро для нас, торговец показал жетон гильдии, и караван сразу пропустили. Меня высадили у самых трущоб.
— Меня зовут Азизаль, — наконец-то представился глава каравана, — Надумаешь раньше вернуться к нам, мы будем на площади, сможешь присоединиться к каравану в качестве экзотического экспоната.
— Меня зовут Ат…
— Плевать, как тебя зовут, ты вдоволь меня потешил, поэтому не сделаю тебя рабом, так что беги, — дверь кареты хлопнула, и караван двинулся дальше.
— Пошёл прочь! — один из солдат каравана пнул меня в живот, отправив моё тело в полёт в ближайший проулок.
Нити уже давно полностью опять обвили пустоту вокруг моих костей и приняли форму мышц и кожи. Роба уже не так болталась на моём теле. Пару дней бродил по тёмным закоулкам трущоб. Серо-жёлтые дома, ставни из гнилых досок на окнах и дверях, повсюду грязь, мусор и смрад. Дома стояли один на одном, создавая узкие улочки, и порой не было видно неба от перегородок между домами, или были целые туннели, дома словно вросли друг в друга. Один раз набрёл на местный рынок. Жутко воняло гнилой рыбой и плесенью, запахи я, конечно, не чувствовал, их мне радужно описывали проходящие мимо редкие стражники. Стаи оборванцев-детей бегали, стараясь украсть еды, ночами бродили пьяные местные жители, стараясь ограбить кого — нибудь ради очередной бутылки или увеселяющих лекарств. Встречались и сцены грабежей и жестокости, но местные меня не трогали. Я потерялся в этих трущобах, порой проходя по одной и той же улочке дважды за час, что очень веселило попрошаек, и они делали ставки, через сколько опять тут пройду. Тут были и бары, и трактиры, свои публичные дома и курильные притоны. И в конце третьего дня я нашёл мятый медяк и зашёл в один из трактиров с вывеской в виде глаза, что был пронзён кинжалом. Тут было очень чисто и опрятно. Десяток расставленных поодаль друг от друга массивных столов с деревянными табуретами вокруг. Свет был приглушённый, зал — в полумраке. Только три стола было занято. За каждым сидел лишь один человек и наслаждался трапезой. Две разносчицы еды убирали зал и приносили напитки этим трём.
— Эй, попрошайка, пошёл вон отсюда! — одна из разносчиц средних лет, заметив меня, решила сразу же выгнать.
— Да будет тебе, Анна, гость есть гость, — молоденькая разносчица лет 19 на вид хищно улыбнулась мне, и подойдя к столу, тут же уселась напротив меня, и сморщила носик, — Воняешь помоями и рыбой, — совсем забыл, что пару раз меня облили помоями из окна, и я упал в лужу на рыбном рынке. Вся моя одежда была грязной и сырой.
— Извините, я, наверное, пойду, — запаха и дискомфорта я не чувствовал, но девушка своими словами засмущала меня.