И — хвала всевышнему! — до той в конце концов дошло. Точно спохватившись, она глянула на часы и всплеснула руками:
— Ой, мы же с вами совсем забыли!.. — И уставилась на меня словно напоминающим о чем-то взглядом.
И я тоже вылупился на нее, будто только что вспомнил:
— Да, правда…
Елена Романовна пристально посмотрела на нас обоих, а потом резко встала, энергичным движением забросив сумочку из крокодиловой кожи через плечо, одёрнула юбку и ровным, ничего не выражающим голосом негромко произнесла:
— Простите, однако мне пора. Всего доброго. — И направила свои классные ножки к двери.
— До свиданья… — Я вежливо оторвал зад от стула, а она у порога остановилась и, усмехнувшись, многозначительно подмигнула:
— Ну что сказать, ребята? Браво! — И вышла в коридор.
Да-да, она вышла в коридор, а я… Я остался стоять с разинутым ртом как пень. Да вдобавок еще — пень, сраженный ударом молнии.
Она сказала "Браво!"
Она сказала "Браво!" — и я вспомнил…
Я окончательно вспомнил и ее ноги, и голос — голос, произнесший в мой самый первый день пребывания в этом воистину замечательном городе коротенькое словечко "Браво!", после чего мне в физиономию ударила тугая парализующая струя…
…Алла ошарашенно покачала головой.
— Этого не может быть!
Я грустно улыбнулся:
— И тем не менее.
Алла казалась потрясенной не на шутку.
— Но я же отлично ее знаю! Зачем, ну зачем ей это было нужно?! Вы же познакомились только сейчас! Фантастика какая-то!
Я пожал плечами:
— Увы, факт есть факт. Но успокойтесь. Я не собираюсь гнаться за вашей подругой по крышам и канализационным трубам и даже не собираюсь заявлять на нее в милицию. Как говорится, проехали.
Алла поспешно поднялась с медицинской кушетки. (В смысле — она на ней сидела, не подумайте чего.)
— Сейчас приду.
— Ага, — кивнул я. — Курить, конечно, нельзя?
Она широко распахнула фрамугу:
— Курите. — И вышла вон.
Я высунулся в окно чуть ли не по пояс и стал пускать дым, одновременно любуясь знакомым уже пейзажем больничного двора, а также более дальними далями. День приближался к концу, тени ложились на дома и деревья под вечерним углом, а солнце примерялось, как бы поэффектнее и половчее нырнуть в море. Кр-расота!..
Вернулась Алла минут через пять. Лицо ее не было уже таким напряженным.
Я спросил:
— Всё в порядке?
Она улыбнулась:
— Да, конечно. Просто надо было навестить больного.
Улыбнулся и я:
— Ну а теперь помогите здоровому.
— Вам, что ли?
— А кому же еще? Мне очень важно кое-что узнать, и, возможно, вы именно тот человек, помощь которого оказалась бы особенно ценной. Позвольте без прелюдий, ладно?
В глазах ее появилось легкое удивление.
— Ладно…
— Около двух месяцев назад, — начал я, — моему покойному другу и мужу Маргариты Владимировны Сергею была сделана операция. В вашей больнице, поскольку она здесь единственная, да и операция не была сложной. Так вот, не могли бы вы узнать, кто именно из врачей делал ту операцию? Это всё, о чем я вас попрошу.
— А нечего и узнавать. Сергея оперировал Виктор Иванович.
— Тот самый?! — удивился я.
— Самый тот.
Я заволновался:
— Пождите-подождите, но он же лечил и меня, а я не был хирургическим больным.
Губки Аллы сложились в почтительный бантик.
— Виктор Иванович — специалист самого широкого профиля, и к тому же они были хорошо знакомы. Так что нет ничего необычного в том, что операцию он делал сам, даже не просто сам, а один.
— Понятно… — пробормотал я. — А скажите, можно его увидеть?
— Прямо сейчас?
— Ну, если он здесь. Клянусь, это страшно важно!
Какое-то время девушка внимательно смотрела мне в глаза, потом пожала плечами:
— Идемте.
Мы вернулись к лестнице и спустились этажом ниже. Алла подвела меня к одной из дверей левого крыла:
— Вот кабинет Виктора Ивановича. А я буду у себя. Обратно дорогу найдете?
— Найду, — пообещал я, и ее каблучки зацокали по паркету, а я постучал и на приглашение, донесшееся изнутри, храбро толкнул дверь.