Треск цикад в кустах и траве и голубые блуждающие точки светляков, как микроскопические "огни святого Эльма".
Дорога.
Деревья слева и справа.
Две машины.
Ночь…
Возле "Мазды" трое обыскивают двоих.
Потом один подходит к "Мерседесу", склоняется над полуопущенным боковым стеклом, вполголоса говорит:
— Вроде чистые.
Человек на месте рядом с водительским удовлетворенно кивает:
— Хорошо. Давайте…
Его собеседник возвращается к первому автомобилю, толкает товарищей… И не успевают обысканные даже дёрнуться, как раздаются приглушенные выстрелы. Люди из первой машины падают на придорожную щебёнку. Ночь…
Однако почти тотчас звучат еще три выстрела, и убийцы как подкошенные валятся на бездыханные тела своих жертв. Теперь они тоже бездыханные. Теперь они тоже жертвы.
Звезды на небе…
В несколько прыжков, которым позавидовал бы гепард, я подскочил к черному "Мерседесу" и рванул на себя дверь, одновременно направляя ствол "магнума" тридцать второго калибра (маленький "глок" сегодня остался дома) в лоб ничего не понимающего "пассажира":
— Выходи!
Даже в почти полной тьме видно, как он бледнеет, а на лбу выступает испарина. Однако правая рука его лезет в карман…
Я изо всей мочи бью каблуком по этой руке, и она уже больше никуда не лезет, а бессильно обвисает словно перебитое птичье крыло.
— Выходи, — тихо повторяю я.
И он выходит…
Говорил он много.
Он очень много, сбивчиво, путанно и взволнованно говорил, но я его едва слушал: меня не интересовало практически ничего. Ни-че-го…
Он божился и клялся, что не убивал Серого, — то есть, что тот был убит совсем не по его приказу, — и я не возражал: я и без клятв верил ему.
Когда мой напарник отволок полуобезумевшего от страха всесильного местного "босса" за обочину, Бизон уже не просто побледнел, а посерел. Он в ужасе лепетал, что готов заплатить за свою жизнь какую угодно цену, обещал, что не будет мстить, — и пальцем не тронет ни меня, ни Маргариту — вообще больше никого на свете (ну прямо исправившийся Бармалей, которого отрыгнул Крокодил).
Я молчал. Потому что думал. О том, что добрался вот наконец до человека, которого продолжительное время считал главным звеном в, как я экспансивно выразился ранее, "поганой цепи", убившей моего лучшего друга.
Теперь я уже так не считал. Теперь я смотрел на белеющее в темноте дрожащее от испуга, покрытое холодным липким потом ожидания смерти холеное, с крупным псевдоримским носом лицо и в какой-то момент даже подумал: а может, и правда, оставить его в живых?..
Наконец я решил.
Решил не потому, что испытывал к нему ненависть. Нет-нет, в его обещания сделаться голубем мира я не верил ни секунды, но не это сыграло главную роль в моем решении. Не это…
Я посмотрел на напарника:
— У тебя есть что ему предъявить?
Тот равнодушно пожал плечами:
— Не, вообще второй раз вижу, хотя и слыхал, конечно, что за кадр.
В мятущихся глазах Бизона затеплился было огонек надежды, но…
Но я поинтересовался:
— Сделаешь его?
"Коллега" хмыкнул:
— Как скажешь. Сильно?
Я покачал головой:
— Ты не врубился. Сделаешь его совсем?
Казалось, на мгновенье мой "ведомый" заколебался, однако потом снова дёрнул плечом и хищно оскалился:
— Давай!
— На, — улыбнулся я. — Только уж по-нашему, по полной программе, ты понял?
…Он понял.
Он всё правильно понял и начал методично избивать пленника в духе самых лучших традиций. После первого же удара в голову Бизон упал, но он поднял его и далее уже придерживал левой рукой за ворот, продолжая наносить удары пока средней силы правой, — в лицо, в горло, в печень, в сердце и солнечное сплетение.
Думаю, Бизон отключился уже в первую минуту избиения, потому что кроме абстрактных хрипов и сдавленных стонов из его глотки не доносилось никаких звуков. Я же время от времени издавал одобрительные, подбадривающие возгласы, внимательно наблюдая за каждым движением своего компаньона.
Постепенно он вошел в раж: сломал несчастному нос, а еще через пару секунд раздался хруст ребра и тут же — треск ломающейся левой руки. Потом он отпустил Бизона, и тот окровавленным мешком рухнул на землю, однако мой напарник продолжал бить его уже ногами и вдруг… в какой-то миг склонился над неподвижным телом и — легкое, почти неуловимое движение руки и невнятный гортанный крик опьяненного вкусом и запахом крови берсерка…