Паук помрачнел:
— А собирались убить?
— Господь с вами! — отмахнулся я. — И в мыслях не держал. Наоборот, я хочу, чтобы Маргарита жила долго-долго, нарожала вам внуков…
— От вас? — зыркнул глазами он.
Я утер со лба пот.
— Ох, да какая разница! Главное, чтобы всё у нее было хорошо.
— Ладно, — насупился вредный старик. — Лирика лирикой, однако скажите честно: вы сами-то правда знаете, где бриллиант?
А я и не собирался этого скрывать.
— Да. Знаю.
— Но моей дочери сообщить об этом не захотели?
— Нет, почему же, — улыбнулся я. — Как раз об этом — что знаю, где алмаз, — я ей сообщил. Не сообщил лишь, где он.
С десяток секунд тишины.
— А мне?
— Что — вам?
— Мне тоже не скажете, где "Чёрный Скорпион"?
— Не скажу.
Он ухмыльнулся:
— Заботитесь и о моем благополучии?
Ухмыльнулся и я:
— Возможно, но не только. Здесь присутствуют и некоторые иные мотивы — между прочим, также из числа самых гуманных. По определенным причинам о них я распространяться не стану, а вам просто повторю то, что уже говорил вчера одному… доктору: возьмите себя в руки и постарайтесь жить как жили раньше. Уж вам-то, чёрт возьми, этот камень на кой? Чего уж вам-то не хватает?!
— Постойте! — перебил он меня. — Какому доктору вы это говорили?
— Никакому! Такому, который сейчас в морге и который тоже больше всего на свете жаждал владеть этим бриллиантом. Увы, он меня не послушал.
Паук нервно дёрнул плечом:
— Значит, это вы его?
Но я тоже нервно дёрнул плечом:
— Не мелите чепухи! Отлично знаете, что не я. И вообще, Владимир Евгеньевич, не стоит на меня давить. Вы что, хотите, чтобы в следующий раз я наведался в вашу вотчину с друзьями?
— Бог с вами, — проникновенно сказал он. — Конечно же, не хочу. Нам и вас одного за глаза хватило, долго еще вспоминать будем. — И, видимо, все же решился на последнюю попытку. — Так что… нет? — почти умоляюще вопросил он.
Я исторгнул из своей груди едва ли не стон:
— Нет! Нет, уважаемый Владимир Евгеньевич, и еще тысячу раз нет! Забудьте об этом проклятом камне и живите себе спокойно. Неужто не сможете?
Молчал Паук долго. Наконец он тяжело вздохнул:
— Пожалуй, попробую. А что мне еще остается?
Я согласился:
— Да практически ничего. Нет, вы можете, конечно, продолжать поиски, но честное слово, они будут бесполезны — уж поверьте. Клянусь, он не у меня, он здесь, в вашем городе, но его никому не найти.
Старик уныло кивнул:
— Верю…
— Однако, чтобы расставить все точки над "i", замечу: есть и иной вариант. Захватить меня, так сказать, в полон и пытать. Не обольщайтесь, не выйдет. Однажды вам удалось меня взять, но только потому, что в перспективе у меня была цель и дальнейшая жизнь. В настоящем же случае я предпочту умереть, нежели позволить вам завладеть камнем. Почему так — не важно. Знайте лишь, что это именно так. — И вдруг я хлопнул его по плечу: — Слушайте, да что вы стоите с такой кислой физиономией? Жизнь прекрасна и дается нам один раз! Встряхнитесь, папа! Посмотрите на небо, солнце и горы! Ну неужели же, ёлки-палки, в вас совсем не осталось ничего человеческого?!
И старик посмотрел. Но не на небо, солнце и горы, а на меня — долгим и отсутствующим взглядом. Очень долгим и очень отсутствующим. А потом внезапно обернулся к машине и подал своим гориллам какой-то знак рукой.
Я насторожился.
А через секунду и напрягся, потому что от группы сопровождающих Паука ребят отделился двухметровый амбал и направился к нам. В руках он бережно держал квадратную корзинку.
Опередив на долю мгновения мою возможную реакцию, старик как-то странно фыркнул:
— "Ничего человеческого", говорите? Ладно, пускай… Однако в любом случае примите уж и вы от меня на прощанье скромный подарок. — Произнеся эти слова, он взял у подошедшего амбала корзину.
— И что там? Бомба? — нервно поинтересовался я.
Паук хихикнул дребезжащим тенорком:
— Почти. Держите. — И корзинка оказалась у меня в руках.
— Слушайте, да что же это такое… — начал было я — и осекся: на дне корзины, на мягкой подстилке, высунув от жары маленький розовый язычок и осоловело водя вокруг еще мутными, как перламутровые пуговицы, глазами, лежал пушистый, точно мохеровый, серо-дымчатый клубок…
— Это вам, — рассмеялся старик. — К вопросу о человечности и на память о пребывании в нашем городе.
…- Да… но… — потрясенно забормотал я. — З-зачем?..
Он поднял на меня младенчески-ненормальный взгляд: