— Думаю, так будет лучше.
— Но для кого?! — взорвался я.
Она вздохнула:
— Для него, для меня… Да наверное, и для вас тоже.
И отвернулась.
Глава двенадцатая
Я, кажется, уже признавался в любви к цикадам и светлячкам, так что представьте, каким заманчивым и прекрасным был бы для меня этот вечер — вечер, когда мы с Маргаритой сидели в заросшей виноградом беседке, смотрели на зажигающиеся в горячем темном воздухе словно из ниоткуда огоньки светляков и слушали треск цикад. Да, каким бы заманчивым был бы этот вечер, но…
Она похоронила Серёгу.
Без меня.
И больше я его никогда не увижу — ни живого, ни мертвого.
Я стиснул зубы — возможно, от злости. А может, просто от бессилия что-либо предпринять и исправить. Да, исправить уже ничего нельзя — поздно. Однако вот предпринять…
Кулаки сжались сами собой: ладно, гниды, ладно, надеюсь, вы уже закопошились, заёрзали, когда недосчитались сегодня пары шакалов в своей поганой стае…
Но то были мысли, а вслух я спросил:
— Кто был на похоронах, Рита?
Она медленно покачала головой:
— Я не хотела никого видеть и не сообщила об этом никому из знакомых.
— Но как же вы ухитрились так быстро всё устроить?
Маргарита уставилась на меня, точно на ребенка:
— Не смешите, с деньгами можно устроить всё.
Я опять начал сердиться.
— Но хотя бы мне-то могли сказать о ваших замечательных планах!
— А зачем?
— Как зачем?! — моржом фыркнул я. — Ну, знаете…
— Знаю, — кивнула она. — Я знаю, что вы обо мне думаете, однако мне на это глубоко наплевать. Уж не обижайтесь.
Я только махнул рукой:
— Да ну вас!
— А вот это сколько душе угодно. Ругайтесь, если станет легче. — И вдруг попросила: — Дайте сигарету.
Я дал. Потом дал ей прикурить. Потом прикурил сам.
— Хорошо, Рита… То есть, конечно, хорошего мало, но что сделано, то сделано, и давайте поставим на этом крест. В смысле наших с вами разногласий.
— Я поняла, в каком смысле, — тихо отозвалась она. — Давайте. Поставим.
— Ладно… — Я потер рукой уже более чем недельную щетину. — Расскажите, пожалуйста, еще раз о типах, которых Сергей нанял якобы для строительства нового гаража.
Маргарита инфантильно пожала своими совсем не инфантильными плечами:
— Вы о Гене и Валентине?
— Не только.
Она поморщилась:
— А, те двое… — И вздохнула: — Но о них мне и в самом деле почти нечего сказать кроме того, что ругались оба как сапожники даже в моем присутствии. Однако это я, кажется, уже говорила.
— Ага, — подтвердил я. — Но как их звали? Как они выглядели, Рита?
Она развела руками:
— Имен не знаю. Они обращались друг к другу только по кличкам, да и остальные их иначе не называли.
— Так-так. И клички…
— У того, что повыше, — Сухарь. Он и правда весь жилистый, тощий, точно свитый из веревок. Волосы цвета соломы, а глаза голубые, но все равно неприятные — глубоко посаженные, маленькие и колючие. И вообще, у него запоминающееся лицо: мелкое, почти обезьянье. Нос курносый, и скулы выпирают как у японца.
Я одобрительно хмыкнул:
— Прекрасно, Рита, вы очень наблюдательная. А сколько ему лет?
— Ну, может, тридцать пять — тридцать восемь.
— А особые приметы? Татуировки, родинки, шрамы, какие-то физические недостатки?
Она сделала глубокую затяжку и бросила недокуренную сигарету в траву.
— Не помню… — И вдруг едва ли не радостно вскрикнула: — Да, чуть не забыла! У него золотой зуб…
— Один?
Она раздраженно вспыхнула:
— Я ему в рот не заглядывала! На виду один.
— Клык, резец или глазной?
— Да вы издеваетесь… — начала было она, но, увидев, что я улыбаюсь, сменила гнев на милость — тоже соизволила слегка улыбнуться.
Однако долго обмениваться улыбками было некогда, и я снова спросил:
— А другой?
— Другой… — Маргарита помолчала. — Другой был ниже ростом, но покоренастей, довольно широкий в плечах. Волосы темные, глаза не помню, на щеке небольшой косой рубец, а в остальном… — Она тряхнула волосами. — Трудно сказать, он какой-то обыкновенный. Понимаете, что имею в виду?
— Понимаю. И как называли этого?
Маргарита наморщила лобик.
— Ой, подождите! Такая странная кличка… Подождите, сейчас-сейчас… — И вдруг взгляд ее просветлел: — Есть! Вспомнила! Панчер!
— Панчер?! — переспросил я (гм, боксер, что ли?). — Действительно кличка оригинальная. А вы не перепутали?
— Ничего не перепутала. Остальные называли его именно так.