И знаете, только не говорите, что телепатии не существует! Не зря же еще пращуры утверждали: помяни чёрта — и вот он.
…Нет, разумеется, это был не чёрт.
Это была Вика.
Я оглянулся на тихий скрип двери и увидел ее, вернее, ее силуэт, а еще вернее — в основном легкий светлый халатик, вверху, внизу и по краям которого смутно виднелось все остальное.
— Ой! — приглушенно вскрикнула она, когда увидела мое все остальное в приложении к бывшими прошлым утром белыми брюкам и футболке.
А я тоном смертельно уставшего и чем-нибудь обремененного пожилого человека сказал:
— Доброе утро, Вика.
— Д-д… — начала отвечать она, но так и не закончила. Глаз ее я почти не видел, однако готов спорить на что угодно — глаза эти навряд ли рассчитывали увидеть меня еще когда-нибудь вновь. А впрочем, может, я неправ и зря клевещу на бедную девушку, которая обрела таки наконец дар относительно членораздельной речи.
— Т-ты… в-вы… откуда?..
Я показал пальцем за калитку:
— Оттуда.
— Н-но… я… Я думала, вы не придете… То есть, я хотела сказать — сегодня не придете…
— Ну еще бы.
Она энергично замотала головой:
— Нет, вы не поняли! Я совсем не то имела в виду! Я только думала, что…
— Что твои дружки пришьют меня, золотко? А знаешь, к тому все и шло, да видно, им лишние неприятности ни к чему.
Девушка сокрушенно всплеснула руками:
— С ума сошли! Да с какой же это стати мне нужна ваша смерть? Тем более…
— …после столь трогательной и нежной ночи, — подхватил я. — Вот-вот, дорогая, я и сам сижу тут как Алёнушка и гадаю: с какой же это стати ей нужна моя смерть? Да, между прочим, можешь говорить мне "ты".
Но она, не слыша, снова покачала головой:
— Вы псих. Еще хуже Генки. И если вам не везет в ваших темных делишках, то я-то здесь при чем?
— Ни при чем, — согласился я. — Ладно, замнём. Видишь же — человек не в духе, устал, голодный.
— Покормить?
Я поморщился:
— Да ну…
— Что — ну? — Девушка усмехнулась. Как-то странно, загадочно усмехнулась, и я, уже было осоловевший и разморенный, насторожился вновь:
— Эй, что это значит?
Вика фыркнула. Просто вызывающе:
— А то и значит! Ежели надеешься откушать из белых ручек самой мадам, то пролёт!
Я обомлел.
— Ты о чем?
Она дерзко уперла руки в боки:
— А всё о том же! Нету ее! Изволили отбыть в неизвестном направлении.
— Когда?! — едва не взревел я.
Злорадная ухмылка:
— Да еще светло было. Сказала, что ночевать, может, и не вернется. Сказала, по важному делу. Ну да знаю я эти дела, не вчера родилась.
— Вика, Вика, постой, — ошеломленно проговорил я. — Она уехала на машине?
— Да уж не пешком!
— Ну погоди… — Я растерянно потер лоб. — Чего ты злишься? Ведь прекрасно же понимаешь, какая вокруг нее сейчас обстановка. А вдруг Маргарита в опасности, попала в беду!
Девушка нервно сжала руки.
— И что прикажешь делать? Обрить голову, посыпать пеплом, исцарапать рожу в кровь и с воем кататься по полу в безутешной тоске?
Какое-то время я молчал. Потом сказал:
— Ох, Вика-Вика, любопытная ты девочка.
Ее глаза сверкнули:
— Это чем же?
— Да так… — пожал я плечами. — Признаться, не думал, что ты относишься к Маргарите… "Знаю я эти дела"! — передразнил ее. — Тоже мне борец за чистоту нравов! Слушай, а может, ты и в постель ко мне прыгнула только чтоб досадить хозяйке?
Перебор. Зря, ох, зря пошел я по этому скользкому пути, потому что уже в следующую секунду передо мной была не просто сердитая девушка — но неукротимая фурия.
— "Досадить хозяйке"?! — взвизгнула она. — "Прыгнула"?! Ах ты скотина!.. Да как бы я к ней ни относилась, это мое дело! А с тобой, шакал, учти, больше никогда! Будь ты хоть самим Аленом Делоном! Понял?
Ну, против таких аргументов не попрешь. Я в своей жизни достаточно смотрелся в зеркало и всякий раз делал печальный вывод, что до Алена Делона мне как до Луны.
И я покорно кивнул:
— Понял. Отлично понял, Вика, но только, пожалуйста, не ори, соседи сбегутся.
Она тяжело дышала, честное слово, с совершенно неподдельной ненавистью глядя в мое безобидное лицо. Потом хрипло проговорила:
— Я уйду… Я уйду отсюда, мне тошно смотреть на твою противную морду!
Я с понтом удрученно вздохнул:
— Как угодно, родная. Пострадаю, конечно, но не умру. Ни от голода, ни от одиночества…