"Дура ты дура, — беззлобно подумал я. — Наверное, мало тебя в детстве драли… то есть, пороли… ну, в смысле — секли. Куда, ну куда ты лезешь?! Молоко на губах не обсохло, а ведь в любой момент можешь элементарно словить пулю совсем не женского калибра…"
Стоп! — заморгал я. Позволь-ка, милая, позволь, однако, кажется, только что я — я сам! — едва не словил от тебя пулю. И — опять разозлился.
А потом пришла еще одна любопытная мысль. Уж не эта ли красотка упекла меня в больницу? Фигурой вроде похожа. Лица я, правда, не помнил, да и волосы другого цвета, — но волосы это ерунда, парик — и все дела.
И вдруг глаза ее широко открылись. И в глазах этих забился страх.
— День добрый! — ласково сказал я. — Потягунюшки… Ну и как же зовут тебя, добрая девочка? Дюймовочка? Арабелла Бишоп? Чечилия Галлерани?
— Тварь… — процедила она коралловыми губками сквозь жемчужные зубки. (Вообще-то процедила она не только это, а и еще с пяток эпитетов, привести кои здесь я не решаюсь. Но слова эти все вы отлично знаете еще со школьной скамьи, можете подставить сами — уверен, коли ошибетесь, то сущую малость.)
Я обреченно махнул рукой:
— Давай-давай, мне не привыкать. — Однако гендерный лексикон данной девушки был явно не слишком богат, и это хорошо, потому что лимит свободного времени я уже почти исчерпал и, когда она выдохлась, сказал:
— Ну, Нефертити? Отвела душу?
— Пошел ты!..
Я согласно кивнул:
— Сейчас пойду. Только один пустяшный вопросик: ты знала Серого?
Девушка неестественно громко и неестественно звонко рассмеялась:
— Еще бы! Его многие знали!
Я поморщился:
— Слушай, может, я нечетко сформулировал. Давай-ка в несколько иной плоскости: Серый тебя знал?
Она опять фыркнула:
— Меня многие знали! И между прочим, с полгода назад у него была возможность узнать, что и стреляю я не хуже любого из мужиков.
— Да-а? — протянул я.
— Да. И кабы не твои дешевые трюки, ты бы в этом тоже убедился, скотина!
Я удивился:
— Почему это "дешевые", и почему "скотина"?! Каждый бережет шкуру как умеет. А что ты классно стреляешь, я догадался сразу, ей-богу.
Секунд десять или одиннадцать она молча переваривала мой комплимент.
А потом вдруг неожиданно заявила:
— Я замерзла!
— В такую-то жару?! — искренне изумился я.
— Говорю тебе: замерзла, — капризно повторила она. — Дай встану!
Я сурово покачал головой:
— Не дам.
— Но хоть сесть-то можно? — жалобно пропищала она, и не успел я еще толком осознать, что именно в тоне голоса показалось мне подозрительным, как в воздух взметнулась сначала круглая загорелая коленка, а следом и изящная туфелька, вооруженная острым-преострым каблучком, и если бы я не ухитрился сотворить чудо ловкости и изворотливости, моим зубам пришлось бы очень хреново. Впрочем, может, и не зубам, а губам, ушам, щекам или глазам, — в общем, тому месту на физиономии, куда эта чёртова шпилька воткнулась бы.
— Ах ты…! (Простите, но в некоторых ситуациях даже я бываю грубым.) — Я едва успел поймать эту летящую в лицо, как стрела, ногу, и, ей-ей, мы схватились всерьез.
Наконец, благодаря значительному преимуществу в росте, весе и становой физической силе, а также гигантскому практическому опыту, мне удалось перевести поединок в глухой партер.
— Послушай, Клеопатра, — снова принялся увещевать я ее, одновременно проводя удержание. — Ведь в твоих же интересах вести себя скромно, смирно и не финтить, а послушно отвечать на вопросы, иначе запросто можешь оказаться в одной компании с этими… — Кивнул на трупы у двери и окна. — Ну? Будешь говорить?
— Да иди ты в задницу! — рыкнула она и, откровенно издевательски зевнув, ангельским голоском добавила: — Козёл вонючий.
"Почему это вонючий?" — с обидой подумал я. А вслух произнес:
— Ладно, скажи только одно. Полчаса назад в некоем наверняка известном тебе доме на Цветочной улице также наверняка известная тебе Лола болтала о каком-то трупе. Что-то об этом знаешь? Чей труп?
И вдруг за моей спиной раздался едва слышный скрип двери…
…Два выстрела прозвучали практически одновременно.
Разница лишь в том, что меня там, где я находился секунду назад, спустя эту самую секунду уже не было, и пуля "цыгана" угодила девчонке в левую грудь, разворотив ее до безобразия. Подонок же остался на месте, и я попал ему в горло.