— Заткнись!
Голос был холодный, и, учитывая не только краткую лекцию об алмазах, но и вообще все, что наговорил тут за последний час, я покорно кивнул:
— Затыкаюсь. Давай ближе к теме. Дом ты, конечно же, обшарила?
— Конечно, — вздохнула она. — В доме перстня нет, это точно.
Я погрозил указательным пальцем:
— Не делай поспешных выводов, детка.
Маргарита замотала своей гривой:
— Я перерыла всё. И не только в доме.
— Когда ж это ты успела?! — удивился я. — Когда Серёга еще был жив?
Она нахмурилась:
— Два месяца назад его положили в больницу. Тогда и успела.
— Да?! — Сие была новость. — А по какому поводу положили? Э т о м у?.. — И выразительно почесал кадык.
— Не э т о м у! — огрызнулась она. — Ему вроде что-то там резали, опухоль какую-то.
(Нет, ей-ей, семейка и впрямь была оригинальная!)
— Что значит — "там", Рита?! — с нажимом произнес я. — Что значит — "какую-то"?! Разве ты не посещала больного? Не носила овощи и фрукты?
Маргарита невесело усмехнулась:
— Да я и понятия не имела. Думала, небось опять забурился.
— Ясно. — Я бережно потер лоб. — Ну, а где резали-то, знаешь?
— Кажется, на спине.
("Кажется"…)
— Ладно, говоришь — обыскала всё?
— Абсолютно.
— И ничего?
— И ничего.
Что еще я хотел спросить? Ах да.
— Когда Серёга показывал тебе камень, он был в оправе?
Маргарита кивнула:
— Я же сказала — перстень. Оправа большая такая, массивная, золото темное. Узоры, переплетения, финтифлюшки всякие. В общем, "польский" перстень.
— На любой палец?
— Да, на любой.
Некоторое время я задумчиво молчал, переваривая услышанное. Потом встал.
— Начинаем искать снова.
Ее глаза округлились:
— Прямо сейчас?!
Я улыбнулся:
— Пожалуй, можно и попозже. — Добавил: — Спать будем?
Маргарита деланно-лицемерно поджала губки.
— Ну что с тобой поделаешь! Будем…
…Раздеваясь и гася свет, я думал о том, как сложатся наши отношения дальше, потому что что-то важное в них, похоже, сегодня было утеряно навсегда.
А еще я не задал Рите очень много самых разных вопросов.
Ничего. Задам попозже.
Или — пораньше.
Глава одиннадцатая
Уснуть мы так и не уснули и примерно через час как заправские сыщики начали прочесывать дом сантиметр за сантиметром. Полагаю, со стороны это смотрелось очень экстравагантно — я в трусах и Маргарита тоже. Ну да люди уже свои.
Часа через два, умученные и запыленные, мы закончили, и я вынужден был признать, что либо перстня в доме действительно нет, либо он спрятан в необычайно хитроумном тайнике.
И вот теперь мы оба сидели в нижней гостиной: я — вылупившись в темное ночное окно, а Маргарита — в не менее темную сейчас стену. С ее молчаливого разрешения я взял Серёгину гитару и еле слышно наскрипывал что-то маловразумительное.
Потом мне захотелось курить. Я закурил, затянувшись в очередной раз, покрутил головой в поисках пепельницы, в кромешной тьме, естественно, не нашел, чертыхнулся, и…
И — рука моя, сама собой, инстинктивно потянулась к отверстию в корпусе "ленинградки" — должно быть, многие из вас когда-то неоднократно стряхивали пепел в гитару во время всяческих пьянок, гулянок и проч., ежели под носом не оказывалось пепельницы, — особливо в процессе игры.
Нет-нет, на этот раз пепел я не стряхнул — это было бы не только некультурно, — это было бы кощунственно. Однако…
Ребята, я просто похолодел, потому что вспомнил вдруг, что гитара (и в частности именно эта тоже) служила нам порой кроме пепельницы еще и… тайником. Украденный у отца "Беломор", колода (конечно же, далеко не полная) отпечатанных в условиях строжайшей конспирации с полуслепых негативов черно-белых, вроде бы как порнографических по тем временам, карт, которые, конечно же, опасно было хранить в столе, портфеле или карманах без риска получить дрозда от бдительных родителей, — все это и многое другое мы засовывали в короба гитар и крепили к стенкам изолентой либо даже сверхдефицитным тогда скотчем (шея дороже). Твою ж, извиняюсь, мать!..
От мандража и волнения на лбу выступил пот. Еще несколько секунд я сидел будто проглотил лом, а потом резко положил гитару на колени и лихорадочно начал крутить колки, ослабляя струны.
Маргарита удивленно вскинула голову:
— Ты что?!
— Тихо…
Она непонимающе уставилась на меня и вдруг ахнула и прижала ладонь к губам.
Ч-чёрт, да сколько же накручивать?! Двенадцать струн, двенадцать колков, двенадцать самых острых якорей в мире мне в…!..