Папка, принесённая Алексею, оказалась на удивление толстой и содержала множество справок, протоколов, копий запросов, предписаний… и относительно мало конкретной информации. Было установлено, что «БМВ», в которой ехали родители Алёши, столкнулась с выскочившим на встречную полосу тяжёлым грузовиком-фурой. Грузовик принадлежал украинской транспортной фирме, специализировавшейся на перевозке свежих фруктов, коими фура и была загружена. Водитель и пассажиры «БМВ» погибли. Водитель фуры, ранее судимый Цупиков Станислав Петрович, скрылся. Подан в розыск. Установлено: пассажиры «БМВ» Шелехов Игорь Алексеевич и его жена, Шелехова Светлана Даниловна, ехали в Никитск, на встречу с Юматовым Ефимом Аслановичем. Последний, как стало известно из показаний секретарши Шелехова, особенно настаивал на приезде Светланы Шелеховой и срочности её приезда, что секретаршу несколько удивило. Сам Юматов показал, что, действительно, пригласил Шелеховых, и объяснил это тем, что нашёл серьёзных спонсоров для Фонда «Образование», который возглавляла Шелехова, директор Курганской средней школы номер один. До этого времени Фонд финансировался главным образом из прибылей Курганского металлического. Юматов собирался сделать Шелеховой сюрприз. Проверка показала: спонсоры, действительно, существовали и были готовы помочь Фонду. Правда, суммами не такими уж значительными. В общем, круг подозреваемых свёлся к одному человеку, сбежавшему Цупикову. Постановлением следователя прокуратуры города Никитска дело было приостановлено до тех пор, пока подозреваемый не будет найден. До настоящего времени Цупикова так и не нашли.
В общем, всё было просто и ясно, кроме одного. Алексей очень хорошо помнил участок дороги, где произошло столкновение. Не далее как вчера по нему проезжал. Трасса там лежала прямо, как стрела, и была достаточно широка. Оставалось загадкой, почему фура внезапно выскочила на встречную полосу. Внезапно, потому что водитель Шелехова, в прошлом неплохой раллист, даже не сделал попытки уклониться от столкновения.
— Посмотрел? — равнодушно спросил секретарь Хлебалова, взяв у Алёши дело. — Хорошо.
— Фома, — сказал Алексей. — Скажи, где я могу найти Алёну. Я заходил к ней в комнату, но её там нет.
— Нет, — согласился секретарь. — Она уехала.
— Как уехала? Куда?
— Думаю, Алёша, вам это знать не обязательно.
— Николай Григорьевич поручил мне приглядывать за ней, — возразил Шелехов.
— В этом больше нет необходимости.
— Куда её увезли, Фома? — Алексей начал сердиться. — Я хочу знать!
— Это ни к чему.
— Хорошо. Николай Григорьевич у себя?
— Николай Григорьевич уехал.
— И когда он вернётся?
— Не скоро.
— Фома! — Алексей наклонился через стол, отодвинул в сторону бумаги, в которые уткнулся секретарь. — Фома, где девушка?
Фома поднял на Шелехова тусклые, ничего не выражающие глаза. Алёша с удивлением обнаружил, что ресницы у хлебаловского секретаря накрашены.
— Вы никогда больше её не увидите, Алёша, — сказал Фома. — Так что забудьте о ней и не мешайте мне работать, не то я вызову охрану.
— Зови! — покраснев от ярости, крикнул Алексей. — Посмотрим…
Он не успел договорить, как чья-то тяжёлая рука опустилась ему на плечо. Шелехов стремительно обернулся…
— Спокойно, — сказал Застенов. — Спокойно, парень. Оставь в покое бедного Фому и пойдём. Нам надо поговорить.
Замаскированная свежими ветками охотничья избушка пряталась в тени трёх лохматых сосен. Её дощатая дверь, обтянутая изнутри зелёной капроновой сеткой, была распахнута. Прямо на пороге, подложив под голову мускулистые руки, лицом вниз спал человек. С десяток комаров трапезничали, расположившись на его короткой шее, плавно переходившей в бритый затылок. Спящего не беспокоили ни птицы, ни гудение примуса, на котором стоял котелок с водой, ни ритмичные звуки входящего в дерево клинка: приятель спящего развлекался метанием ножей. Чуть поодаль от избушки, аккурат между соснами, стоял тёмно-синий «митцубиси-паджеро», прикрытый армейской маскировочной сеткой и хвойными лапами.
— Ты меня не любишь, не жалеешь, — напевал метатель ножей.
Вернее, это звучало так:
— Ты… Хряп!.. Меня не любишь… Хряп!.. Не жалеешь… Хряп! Может… Хряп! …Я немного некрасив… — Десятисекундная пауза на извлечение ножей.
Не следует думать, что метатель портил деревья. Мишенью ему служила привязанная к стволу доска с намалёванным силуэтом человека.
Вода закипела, и метатель прервался, чтобы засыпать в котелок быстрорастворимый суп.
Спящий, которого не могли разбудить шумы, тут же проснулся, сел и потянул носом.
— Жрать, Ленечка? — спросил он с надеждой.
— Ну, — последовал лаконичный ответ.
Проснувшийся потёр ладонями лицо.
— Эх-эх, — сказал он. — Приятная новость в скверные времена. Где мои детские мечты?
— Не тренди, — буркнул метатель и негромко свистнул.
Сверху упала верёвка. Через секунду по ней соскользнул вниз третий, в камуфляже, с винтовкой на спине. Винтовку он тут же снял, бережно прислонил к стволу.
Тот, кто проснулся, тем временем «накрывал на стол».
— Кем я только не был, — приговаривал он. — Десантурой, бандитом, моряком, даже, ты не поверишь, Ленечка, правой рукой одного гуру. Но никогда, никогда я не жрал так скудно, как нынче. Ты согласен, Сивый?
— Дурак ты, Монах, — сказал Сивый. — Ленечка, у нас хлеба больше нет.
— К макаронам хлеб не нужен, — отрезал «кулинар», раскладывая по мискам варево.
Трое, присев на корточки, молча принялись за еду. Внешне, если не считать недельной щетины, они имели мало общего. Монах — здоровый, широкомордый, жирноватый, похожий на типичного «нового русского», только слегка помятого бурной жизнью. Сивый — подтянутый, невысокий, короткие волосы «перец с солью». Ленечка — тощий, некрасивый, с выдвинутой вперёд узкой костлявой челюстью. Но в их позах, движениях, манере есть прослеживалось нечто сходное.
На поясе у Ленечки запищала рация. Не переставая есть (миска с макаронами непонятно как удерживалась на его остром колене), Ленечка включил прибор.
— Дичь, орлы! — бодро сказала рация. — Чёрная вольва из барской конюшни. Так что ноги в руки — и наперехват.
— Где она сейчас? — невнятно, жуя, спросил Ленечка.
— Двенадцатый километр. Держит за сто.
— Понял тебя, Бессон! — Ленечка отключил рацию. — Харе жрать, мужики! Поступила команда: «К бою!»
Сивый аккуратно поставил миску, встал и подошёл к винтовке. Монах поспешно запихнул в пасть остатки макарон и вслед за Ленечкой, старшим, бросился в хижину. Выскочили оба уже в брониках, зелёных армейских касках, с автоматами наперевес.
— Марш! — скомандовал Ленечка, и тройка устремилась к шоссе. Тучный Монах не отставал от своих поджарых приятелей.
На холме, прямо над знаком «сужение дороги» рос старый вяз. Сивый метнул крюк. Железка ушла вверх, унося за собой верёвочный «хвост». Через несколько секунд Сивый уже вскарабкался, вернее «взбежал» по стволу и скрылся в густой кроне. Снизу, если встать вплотную к стволу, его ещё можно было разглядеть, но с дороги — никогда.
По знаку старшего Монах перебежал через дорогу и прилёг за сизым от мха валуном, а сам Ленечка устроился в сухой, густо заросшей бурьяном придорожной канаве. Все три позиции были выбраны заранее и проверены с необычайной тщательностью людьми опытными и понимающими, во что обойдётся ошибка.
Прошло минут десять. Время от времени раздавался рёв мотора, очередная машина взлетала по дороге вверх, переваливала через высшую точку, скатывалась вниз и уносилась дальше, к Ширгороду.
Над головой Ленечки раздался негромкий свист. Ещё через минуту на пригорок вылетела облизанная вольва с тонированными стёклами.
Два выстрела с треском разорвали воздух. Вольву «повело», закрутило. Задние, простреленные, колёса угодили в канаву, машина тут же завалилась (слышно было, как внутри «выстрелили» «подушки»), перевернулась разок, зафиксировалась в положении «на боку» и заглохла. Наступила тишина. Ленечка и Монах остались на своих позициях: удар был не настолько силён, чтобы содержимое вольвы превратилось в бесформенную массу. Тем более оба знали: «вольво» этого класса относятся к числу самых безопасных автомобилей.