Мика Ртуть
Чёрный вдовец
Часть I
Глава 1, о вдовствующих принцессах и погорелом театре
Виен, столица Астурии. Особняк семейства Бастельеро-Хаас
Людвиг
– Людвиг, завтра ты женишься.
Ее светлость Эмма Бастельеро-Хаас, вдовствующая кронпринцесса и по ужасному попущению небес матушка Людвига, ласково улыбнулась и легким движением брови велела горничной наливать чай. В четыре часа пополудни ее светлость всегда пила хмирский чай с крохотными безе.
– Я уже был женат, матушка, если вы забыли, – Людвиг смерил горничную и безвкусный чай холодным взглядом. Угловатая и отчаянно некрасивая девица вздрогнула и едва не пролила кипяток.
Ее светлость вдовствующая кронпринцесса улыбнулась еще ласковее.
– Дорогой мой, не упрямься. Я знаю, что делаю. Сам Удав, сын Тигра, составил твой гороскоп. Ты даже не представляешь, во что мне это обошлось! И все ради тебя, неблагодарный ты сын. – Она на миг прижала к сухим глазам кружевной платочек.
– Мне не нужен гороскоп, матушка. Сколько раз я говорил вам, что не верю в это шарлатанство! И жениться не собираюсь.
– Не спорь со мной! На этот раз все получится. Сын Тигра обещал, что она снимет проклятие! Ради тебя я… – ее светлость вздохнула и отпила чай из чашечки костяного фарфора.
– Я ценю вашу заботу, матушка. Но…
– Молчи! – перебила ее светлость, звякая чашечкой о блюдечко; Людвиг с трудом удержался, чтобы не поморщиться от дребезжащего диссонанса. – Материнское сердце скоро разорвется от горя и безысходности! А ты… Ты был таким красивым милым мальчиком, а теперь… теперь ты монстр. Но я избавлю тебя от этого несчастья! Не будь я Эмма Катарина Бастельеро-Хаас!
– Нет, матушка!
– Герцог Людвиг Пауль Бастельеро! Вы женитесь на мефрау Амалии Вебер!
– На этой змее?.. – не веря своим ушам, переспросил Людвиг и спрятал зачесавшиеся руки под стол. Жаль, что не мог спрятаться целиком, вся кожа нестерпимо зудела. – Матушка, ни за что!..
Ее светлость сделала вид, что ничего не услышала. И, разумеется, не заметила тонких чешуек, проступивших на коже единственного сына. Она никогда не замечала столь неприличных, неподобающих аристократу вещей.
– Женитесь и снимите клеймо позора с нашей семьи!.. – продолжала она, позабыв о стынущем чае. – Из-за вашей порченой крови ваши сестры не могут найти приличную партию, из-за вас скончался мой драгоценный супруг. Из-за вас!.. – в качестве последнего довода ее светлость уронила прозрачную слезинку аккурат на кружевной платочек, прижала этот платочек к сердцу и взглянула на Людвига глазами раненой лани.
Людвиг сжал кулаки. Под столом. Он мог бы многое сказать о смерти драгоценного супруга ее светлости, собственного непутевого папеньки. К примеру, что в его возрасте кутить сразу с двумя юными танцовщицами кордебалета – непозволительная роскошь, особенно после трех бутылок красного. Сердце не выдержало собственного распутства, а не сыновнего позора.
Но промолчал. Не стоит сильнее расстраивать матушку, а то в самом деле сляжет с мигренью или того хуже. В матушкиных болезнях Людвиг не разбирался, но лейб-медик утверждал, что любое серьезное потрясение может убить ее светлость, ее здоровье и так подорвано потерей супруга, – и ее светлость напоминала об этом неблагодарному сыну при каждой попытке отстоять свое мнение впрямую. Так что Людвиг давно и в совершенстве освоил тактику маневрирования и уклонения.
– Вы же знаете, матушка, быть моей женой – опасно для жизни. – «Я же убью эту приторную гадюку, едва мы останемся наедине! Или вообще во время церемонии!» – Вы же не хотите для племянницы вашей дорогой подруги безвременной смерти.
– Пустое! – отмахнулась ее светлость; Людвиг готов был ставить свой новейший лабораторный увеличитель против шаманского бубна, что матушке совершенно все равно, что станется с его женой, лишь бы сделала то, что от нее требуется. – Вы поженитесь, она снимет с тебя проклятье, и у вас будет прекрасная семья! Тебе давно пора обзавестись наследником, иначе твои сестры…
– Матушка, я не собираюсь жертвовать своей свободой ради… – он хотел сказать «трех жеманных пигалиц», но снова сдержался. Жеманные пигалицы, в отличие от него, семью не позорили. – Даже ради сестер. Прошу прощения, но меня ждут дела.
Ее светлость душераздирающе вздохнула и снова поднесла к глазам кружевной платочек. Людвиг удивился, неужели матушка вот так легко его отпустит, даже без рыданий, нюхательных солей, монолога о проклятой крови Бастельеро и загубленной жизни? Но удивлялся всего мгновение. Не успел он подняться, как ее светлость отложила платочек и велела:
– Сиди. Твои дела подождут.
Людвиг выругался про себя. Когда матушка оставляла погорелый театр и говорила таким тоном, ее не осмеливался перебивать даже его величество Гельмут. Людвиг тоже не пытался, потому что знал: проще остановить солнце, чем ее светлость Эмму, если она чего-то по-настоящему хочет. Единственным, что до сих пор смело сопротивляться ее светлости, было семейное проклятие.
– Что-то еще, матушка?
– Я не хотела тебя расстраивать, сын мой, но ты меня вынуждаешь. – Она протянула Людвигу сложенный вчетверо листок.
Молча развернув его, Людвиг прочитал несколько строчек, написанных рукой короля. Смысл был предельно ясен: три дня тебе на женитьбу, иначе ссылка в поместье и опала. Никаких объяснений, ничего. И, судя по чересчур сильному нажиму и слишком резким росчеркам, король был зол. Сильно зол.
Сжав зубы, Людвиг скомкал записку и швырнул ее в камин. В высшей точке траектории она с треском вспыхнула, и на вишневые поленья упали лишь хлопья пепла.
Ее светлость неодобрительно покачала головой.
Зря. Ведь намного лучше сжечь бумажку, чем разгромить чайную комнату, а Людвиг сейчас был к этому очень близок. Настолько близок, что даже не стал ничего говорить матушке. Поднялся, коротко поклонился – и, стараясь не слишком печатать шаг, покинул комнату.
Лишь когда за его спиной закрылась дверь, а дежурившая под дверью горничная сдавлено охнула, он опустил взгляд на свои руки.
Черные. Покрытые хитиновыми чешуйками. Но все еще человеческие.
Что ж, неплохо.
А вот в зеркало смотреть он не стал. Потому что точно знал: ему не понравится то, что он там увидит.
***
Час спустя Людвиг припарковал свой мобиль у скромного дома на Айзенштрассе, кинул ключи выбежавшему лакею и, не обращая внимания на любопытных мальчишек, пялящихся на диковинное средство передвижения, зашагал к подъезду.
Дверь перед ним отворилась с мелодичным звоном: фа-ре-ми, фа-ре-ми. Людвиг улыбнулся одной стороной рта: идеально чистый звук! Хоть что-то приятое сегодня!
– Мон шер, какая приятная неожиданность! – раздалось сверху, как раз когда он снимал шляпу и отдавал ее лакею вместе с перчатками.
Голос у мефрау Тори Бальез тоже был чистый и мелодичный, а франкский акцент придавал ему особую, чуть шершавую, горчинку. Именно за голос Людвиг и выбрал себе любовницу. Содержанку, если быть точнее.
По лестнице застучали каблучки, пахнуло сладко-терпким восточным ароматом, и Людвигу на шею бросилась Тори. Миниатюрная, стриженая под мальчика, хрупкая и изящная, как статуэтка, она нежно поцеловала Людвига в уголок губ, тут же отскочила, не позволив себя поймать, и покружилась на месте.
– Мне идут твои подарки, правда же, мон шер?
– Весьма, – кивнул Людвиг, оценивающе разглядывая ножки, мелькающие в разрезах полупрозрачной юбки: видимо, именно этот разноцветный шелк он и оплатил на прошлой неделе. Наверняка не только его, но секс с Тори определенно стоил некоторых трат.
Умеренных.
Одним из ее неоспоримых достоинств был разумный подход: не требовать больше, чем он готов на нее потратить.
– Отчего ты так мрачен, мон шер? Опять работа? – почти пропела Тори, остановившись. Шелковая тряпочка словно невзначай соскользнула с плеча.
Людвиг слегка поморщился.
Иногда Тори слишком много болтала. Для ее шустрого язычка есть более полезное занятие.