Ирландец открыл рот, но Аврелиан поднял руку, требуя не перебивать его.
— Действие, что открывает врата для этой ужасающей помощи, есть не что иное, как кровавое жертвоприношение тысячи христианских душ.
Даффи моргнул.
— Ого! Ясно.
— Это, разумеется, возможно. Используя свое влияние и хитрость, я мог бы организовать самоубийственную вылазку тысячи солдат, а затем смотреть с крепостных стен, как они гибнут, и произносить тайные заклинания. И это, бесспорно, спасло бы Вену… от турок. Думаю, однако, что лучше умереть, не прибегая к такой помощи. Подобное черное жертвоприношение разрушает душу исполнившего его волшебника — кроме прочих последствий, я остался бы после этого не более чем слюнявым идиотом — и, что еще важнее, оно поразило бы весь Запад. Даже вкус пива заметно изменился бы.
Даффи вновь допил свой бокал.
— Однако же, — произнес он после паузы, — ты, как я вижу, не уничтожил свою копию.
Аврелиан ответил не сразу, холодно оглядев Даффи:
— Разве я учу тебя, как держать меч?
— Не в последнее время. Извини.
В последовавшей затем неловкой паузе Даффи снова наполнил бокал и сделал хороший глоток.
«Знатная штука это испанское бренди, — подумал он. Уселся поудобнее и отпил еще. — Просто великолепно…»
Несколько минут Аврелиан попыхивал коротким окурком тлеющей змеи и разочарованно поглядывал на похрапывающего ирландца. Наконец окурок стал слишком коротким, чтобы было удобно его держать, и волшебник положил его в пасть каменной головы горгульи на столе. Он уже собирался разбудить Даффи и отослать его назад в казармы, когда ирландец открыл глаза и взглянул на него настороженно и совершенно трезво. Потом внимательно оглядел комнату и столь же внимательно обследовал собственные руки. Обратившись к Аврелиану, Даффи заговорил на древнем кельтском диалекте.
— Я задавался вопросом, когда мы встретимся, — сказал он. — Уже долгое время я находился на пути к пробуждению. — Он облизнул губы. — Что за мерзость я пил?
— Специально очищенное вино, — ответил Аврелиан. — Ты больше не Брайан Даффи?
— Не теперь. Мне… мне снился разговор с тобой, Мерлин, когда ты предложил мне меч Калад Болг, а я отверг его?
— Нет. Все случилось наяву — в этой самой комнате, чуть более пяти месяцев назад.
— О-о… Мне казалось, это произошло совсем недавно. Надо думать, я был еще в полусне. Мог вспоминать и узнавать вещи, но не владел своей речью.
— Верно. Еще во многом то был Брайан Даффи, но твоя сущность присутствовала в достаточной мере, чтобы наделить его необъяснимыми воспоминаниями… и напрочь лишить покоя.
— Знаю. Перед тем мне вновь и вновь снилось завершение прежнего пути — последняя холодная ночь на берегу озера. А потом было сражение в лесу — там я полностью пробудился, но совсем ненадолго. Я видел тебя, но мы не успели поговорить до того, как мне снова сгинуть.
— Несколько последних месяцев он был вне моей видимости. С того дня случалось ли тебе полностью пробуждаться?
— Я вроде бы припоминаю, как три или четыре раза просыпался ночью, видел часовых и факелы вокруг и снова засыпал. Не могу сказать, когда это было, — возможно, это лишь воспоминания из моей… жизни. Но прошлой ночью я очнулся в солдатской таверне, где, играя на арфе, вел хор в одной старой веселящей сердце песне. Все подхватили слова, каждый на родном языке, — мало что меняется за века. — Даффи улыбнулся. — А теперь, похоже, настало время разговоров. Итак, что поставлено на карту?
— Как лучше объяснить? — Целую минуту волшебник молчал, плотно сцепив пальцы. Затем подался вперед и раскатистым слогом древнескандинавского языка проговорил: — Помнишь ли, Зигмунд, тот меч, что ты вытащил из Бранстокского Дуба?
Кровь отлила от лица Даффи, но, когда он заговорил, ответ его был по-прежнему на кельтском.
— То было… в давнем прошлом, — пробормотал он.
— Страшно подумать, насколько давнем, — также на кельтском согласился Аврелиан. — Но тогда уже приоткрылось происходящее теперь.
Даффи покрылся потом.
— Хочешь ли ты, чтобы я… ушел, позволив ему явиться? Боюсь, за столько времени от него мало что сохранилось, но, если ты решишь, я это сделаю.