— В девять?
— Годится.
Даффи вышел из часовни и направился назад в трапезную. Трактир Циммермана был чересчур удален к западу и северу, чтобы сейчас привлекать много солдат, так что столы были заняты в основном изможденными горожанами. Прислугой была новая девушка, и Даффи помахал ей.
— Миску того, что есть у Анны в котелке, — заказал он, — и кувшин Вернерова бургундского — а к черту, забудь про вино, пусть будет кувшин пива. — Заговорив про Вернера, он вспомнил, что намеревался замолвить Аврелиану словечко за Ипифанию. Ладно, придется это оставить на вечер. — Скажи, Блуто еще сюда заходит?
— Кто, сударь?
— Тот, кто распоряжается пушками. Горбун.
— Что-то не припомню. — Служанка вежливо улыбнулась и перешла к другому столу.
В ожидании пива Даффи смирно сидел, смакуя странный пшеничный привкус, оставшийся во рту после змеи, потушенной перед входом в трапезную, и не обращая внимания на подозрительные взгляды горожан. Когда появилось пиво, он налил кружку и неспешно принялся его цедить. Через какое-то время он заметил Шраба, который помогал разносить по столам дымящиеся подносы.
— Эй, Шраб! — позвал он. — Подойди на минутку.
— Да, господин Даффи, — отозвался помощник конюха, когда поставил поднос и подошел к столу.
— Ты относишь еду старому Фойгелю? Отцу Ипифании?
— Носил несколько дней, только он меня пугает. Все называет меня чужими именами и требует выпивки.
— Так ты взял и перестал? Господи…
— Нет-нет! — поспешно добавил мальчик. — Я поручил это Марко. Он не боится спятивших стариков.
— Марко? Не тот ли, что в красных башмаках?
— Да, сударь, — подтвердил Шраб, явно потрясенный догадкой ирландца о красных башмаках.
— Ладно, все в порядке. Ступай.
Не иначе как в извинение за недавнюю резкость Анна отправила Даффи с новой девушкой основательную миску жаркого, и он решительно приступил к трапезе, сопровождаемой щедрым возлиянием прохладного «Херцвестенского». Наконец он положил ложку и не без усилия встал из-за стола. Оглядевшись, понял, что в толпе испуганно прячущих глаза посетителей нет ни одного знакомого, с кем бы попрощаться, так что, пошатываясь, он просто вышел на улицу. С трудом шагающему ирландцу свет снаружи показался слишком уж ярким, хотя серые облака закрывали небо и рассеивали солнечные лучи, а бриз слишком холодным, равно как крики оборванных ребятишек слишком громкими.
«Сколько часов удалось тебе проспать прошлой ночью, Дафф? — спросил он себя. — Не знаю, но явно недостаточно ни для усталого немолодого солдата, ни для старого короля».
Он тяжело вздохнул и, вместо того чтобы направиться в сторону Ротентурмштрассе, завернул направо за угол трактира. Скоро он оказался перед конюшнями и там, прислонившись к столбу для сушки белья, огляделся.
«Вижу, Вернер так и не удосужился перекрыть крышу после взрыва петарды, — отметил он. — Интересно, продолжает ли он винить в этом меня? Скорее всего, да. Хорошо, хоть кто-то заделал пролом в изгороди от пущенного Заполи проклятого железного ядра в сорок фунтов, что потом попало в стойла, где помещались скандинавы».
Он прошел через двор к конюшням, где у задней стены обнаружилось несколько забытых соломенных тюфяков. Почти автоматически он повалился на первый, закрыл глаза и уже скоро спал. Ясно, как обычно бывает в послеполуденном сне, он увидел себя сидящим за столом напротив Ипифании. Ее волосы еще почти не были тронуты сединой, а выражение лица и жесты не утеряли юной беспечности. Хотя он и не слышал своих слов — фактически говорить он мог, только когда не прислушивался к себе, — он знал, что о чем-то очень серьезно ее просит, вернее, пытается что-то ей объяснить. Что именно пытался он объяснить тем давно ушедшим утром? О, ну конечно! Что с ее стороны будет настоящим безумием выходить за Макса Хальштада, а вместо этого ей следует выйти за Даффи. Он прервался, чтобы отхлебнуть пива, и почувствовал, что теряет нить доселе безупречного логического построения.
— О, Брайан, — воскликнула она, закатив глаза в наполовину притворном раздражении, — почему ты заговариваешь об этом, только если болен, пьян или измучен?
— Но, Ипифания! — возразил он. — Я всегда болен, пьян или измучен.
Дальше сцена померкла, и он увидел себя проталкивающимся к дверям в храм Святого Петра. Там дожидались несколько друзей Хальштада, поставленные явно для того, чтобы удержать ирландца, если он попытается проникнуть внутрь и сорвать церемонию венчания.