- Что у вас тут такое? - дружелюбно спросил он. - Мне в фарматеку надо, что на площади. У вас тут учения или охраняете кого? Вы охраняйте, я вам не помешаю. Мне только туда и обратно согласно списку, - похлопал он по карману. - Жена, сам понимаешь, - развёл он руками.
Спокойный голос, приятельская улыбка сделали своё дело. Вышедший из-за цепи не проявлял агрессии. Он неуверенно переступил с ноги на ногу, что так не шло его грозному виду и без недавней резкости, неуверенно, с какой-то мальчишеской интонацией, произнёс:
- В фарматеку? Ну что ж, это можно. Нам нет дела до фарматеки. Можешь пройти туда и обратно. Один совет тебе. Иди вдоль домов, по тротуару, а не через площадь. На площади идёт зачистка. Можешь попасть. Никто разбираться не будет.
Слово "зачистка" резануло слух, ударило по нервам мыслью:
- Сопляк! Видел ли он, что такое зачистка горного бишлака? После этого форму не стирают. Её сжигают и одевают новую. И долго потом будет стоять в носу запах пороха, гари, горелого мяса, - Вадим мило улыбнулся глазам под маской и прошел на площадь мимо говорившего. Цепь молчаливо сомкнулась за ним.
За цепью улица выходила на широкую площадь, пересекая её от края до края. Добраться до фарматеки не составляло труда. Надо было свернуть налево, по тротуару, и пройти вдоль длинного дома, затем свернуть направо, вдоль другого дома, первого из тянувшихся вдоль площади. В нём и находилась знакомая Вадиму с детских лет фарматека с её медицинскими запахами. В детстве он так боялся их.
Вадим шёл вдоль дома, но глазами он был там, на площади, не в силах отвернуться от увиденной картины, от непривычного зрелища. На площади чёрных фигур, чёрных касок, чёрных палок было гораздо больше, чем снаружи. Их невозможно было бы пересчитать. Вадим недоумевал и машинально скользил взглядом по всей этой копошащейся безмолвной черноте.
Мало того, что площадь по всему периметру была окружена цепью чёрных фигур, так ещё на самой площади не было свободного места. Повсюду колыхались чёрные каски, сверкая на солнце многочисленными бликами. В центре площади с давних лет, сколько помнил себя Вадим, стоял высокий памятник. В праздники его широкий постамент использовали как трибуну для ораторов или как сцену для артистов. Он возвышался над толпой и был виден из любой точки площади.
Вадим шёл и видел, что те, кто сейчас стояли там, на глазах у толпы, совсем не походили на артистов. Эти несколько человек. Они стояли, тесно прижавшись друг к другу, в напряжённых позах. Словно в горах. Словно в ожидании выстрела из-за каждой скалы. На концерт это не походило. Один из них что-то кричал в микрофон и голос его громким эхом разносили динамики по всей площади. Но здесь, в стороне, Вадим не мог разобрать ни одного слова. Многократно отражённая окружавшими площадь домами, речь напоминала бессмысленный сумбур. Вадим и не пытался к ней прислушиваться. У него было своё дело.
Шагая вдоль дома, Вадим вдруг заметил, что чёрные фигуры не просто стоят. Вся их масса на площади незаметно, еле-еле, двигалась в одном направлении, словно единый организм. Они сбивались в кучу всё плотней, оставляя позади свободное пространство. Двигались они в направлении памятника. Со стороны это было хорошо заметно.
Перед памятником стояла горстка людей. Об этом можно было скорей догадаться, чем воочию увидеть столпившихся там. Высокая чёрная стена с колыхавшимися наверху касками не давала возможности разглядеть попавших в живое кольцо. На военные действия это не походило. Нигде он не видел оружия. Те, зажатые у памятника, тоже не походили на военных. Никаких угроз, проклятий, приказов он не слышал. Лишь несколько плакатов торчало перед памятником, возвышаясь над чёрной стеной.
Вадим миновал длинный дом и свернул направо, к дому, на первом этаже которого размещалась фарматека. Расстояние до неё было гораздо меньше, чем до памятника. Всего несколько метров. Миновав узкий проезд между домами, Вадим заметил, что из-за домов в проезде показались две странные фигуры, и двигались они в сторону площади. Если бы не плакат над головой одной из фигур, можно было бы подумать, что они тоже хотят попасть в фарматеку, медленно передвигаясь по проезду. Но Вадим уже шагал по тротуару, совсем не ожидая, что шум и крики за спиной заставят его обернуться. Он был не глухой. Он не мог не обернуться. Вадим любил свою старенькую маму и не думал об этом впоследствии, как о смягчающем обстоятельстве.
Позади, в проезде, где только что не было никакого оцепления, он увидел три чёрные фигуры, выглядевшие гигантами на фоне тех двоих, кого они обступили. Это были пожилые мужчина и женщина, фактически, сухонький старичок и старушка. Им было бы более уместно сидеть дома у экрана визора, а не стоять здесь с плакатом. У кого из них был плакат - этого Вадим не успел понять. Плакат валялся на мостовой с переломанным пополам тоненьким древком. Вадим невольно остановился. Никто не обращал на него внимания. Одни были заняты своим делом, другие - свей работой, для которой их пригнали на площадь в таком количестве.
К одному из обломков древка была прибита картонка, вернее, кусок картонки. Второй кусок, оторванный, валялся неподалёку. Вадим не задумывался над тем, зачем он это делает. Он просто стоял и машинально замечал все детали. Когда ещё сознание отвыкнет от необходимости контролировать обстановку, ловить каждый шорох. На целой когда -то картонке было намалёвано чёрным цветом большими буквами два слова, одно под другим. На той картонке, что осталась на древке, были видны буквы "ПРЕЗИ" и "УХО". Бросив взгляд на другой кусок, Вадим увидел остатки слов: "ДЕНТ" и "ДИ!". Он невольно присвистнул: "А старички-то боевые. На президента замахнулись. Вот тут какая каша варится, пока меня не было".
Длилось это какие-то мгновенья и ничто не предвещало вспышку. Ту вспышку, что не раз спасала его за полгода. Сослуживцы, кто без такой вспышки, возвращались домой не сами. Их привозили. Вадим сам боялся своих вспышек ярости и каждый раз долго приходил в себя, виновато спрашивая в палатке после боя: