— Предлагаю закончить с любезностями и перейти к делу, — сказал я, а после обратился к графу. — Ваша светлость, мне оставить его в живых?
— Да, не нужно лишней крови.
— Будет исполнено, — поклонился я графу и принял боевую стойку.
— Да как ты смеешь! — прорычал этот недорыцарь и бросился на меня.
Всё же оказалось он дебил. Это чудо широко размахнулось и попыталось нанести удар. Я сделал один шаг в бок, избегая его, а следом нанёс удар ногой по его коленке. Грэг, ещё не успел восстановить равновесие после своего богатырского замаха и мой не сильный удар сбил его с ног. Далее я не давал ему подняться, каждый раз пиная и опрокидывая обратно на землю. Первое время Грэг ревел и вопил от ярости и обиды. Обещал все возможные кары, но вскоре начал вопить и скулить как побитая собака.
— Хватит, — сказал граф. — Я больше не могу на это смотреть.
— Хорошо, — я отошёл от Грэга, который остался лежать на земле. — Вы довольны увиденным?
— Да. Я подумаю над твоим предложением после дуэли.
— Вы об этом не пожалеете, граф Стоун.
— Останься в живих, — произнёс граф и не спешно удалился, оставив меня, дворецкого и рыцаря.
Я повернулся к дворецкому и спросил.
— Мистер Клаус?
— Можно просто, Клаус.
— Клаус, у вас найдётся свободная комната?
— К сожалению их даже слишком много, прошу за мной.
— А что с этим? — кивнул я на рыцаря.
— Оставь его, сам очухается.
— Окей.
Я обернулся и встретился взглядом с рыцарем, после чего кровожадно улыбнулся, от чего он побледнел. Интересно он убежит или у него ещё остались зачатки гордости? Вскоре узнаем, а пока меня ждёт другое дело.
Глава 17. Графство
/Дворецкий Клаус. Особняк графа Стоуна. Неделю спустя/
Осень забирала свои права и короткие летние ночи ушли до следующего года. С каждым днём светлело всё позже, а темень приходила раньше. Листья на деревьях только начали приобретать желтоватый оттенок, но пока ещё крепко держались ветвей и под сильными порывами ветра не опадали. Пройдёт ещё неделя или две и начнётся настоящий листопад, а за ним долгие промозглые дожди, которые принесут холода и размоют дороги. Это будет продолжаться до первых морозов, пока холод не скуёт ледяной коркой слякоть, а далее снег не покроет белым полотном землю.
По левому крылу особняка в кромешной тьме шёл дворецкий, в руке он держал лампу, которой освещал дорогу впереди. Он зашёл в кабинет господина и зажёг камин. Дворецкий был жаворонком и сколько себя помнил всегда любил просыпаться рано утром. Обычно он вставал раньше любой другой прислуги и это время, когда все ещё спят и он предоставлен сам себе, казалось ему волшебным. Тишина и покой, которые буквально через час разбивались о реалии жизни. Начинали просыпаться слуги, оживала кухня, тишина сменялась, раздающимися из каждого уголка особняка, звуками и разговорами.
Закончив с камином, дворецкий вышел в коридор и спустился на первый этаж, из кладовки взял метлу и вышел на улицу. Он лично стал подметать крыльцо у входа. Делал это медленно и размеренно: шурх, шурх, шурх. Когда-то в особняке графа было очень оживлённо, а потом произошла трагедия. Казалось боги отвернулись от этой семьи. Буквально за один год от неведанной болезни скончалась его жена. Она была прекрасна внешностью и добра характером. Живущие и работающие в особняке люди, не чаяли в ней души. И буквально за один год её улыбка померкла, она сильно исхудала, а последние пару месяцев не вставала с кровати. После её кончины в особняке ещё долго стоял траур, который не успел закончится, как маленькая дочь графа, маленькая Луиза — так любил про себя её называть дворецкий, погибла по пути из города домой. Карета в которой она ехала перевернулась. Служанка, сопровождавшая Луизу, выжила с несколькими переломами, а вот само тело девочки достали уже бездыханным. На фоне двух трагедий сын графа, наследник рода и его надежда, был убит около одного из игровых клубов. Он алкоголем и азартными играми пытался заглушить боль от потери матери и сестры. Его пьяного зарезали ножом в спину и оставили умирать. Спасти его не успели. Граф Стоун не раз говорил сыну взять себя в руки, но он не слышал своего отца. Из-за этого так бесславно и умер.
Дворецкий сделал последний взмах метлой и остановился. Поставил метлу перед собой и опёрся об её древко руками. Сделал глубокий вдох и выдох, утренний воздух отдавал морозом и свежестью. Дворецкий помолился высшим силам, чтобы жена, дочь и сын графа чувствовали себя в загробном мире хорошо. Утренняя молитва у него вошла в привычку, но сегодня изменяя самому себе он впервые попросил: не торопите графа к себе, ему ещё есть, что сделать на этом свете. И вызвал эту перемену один молодой человек — Артуриан.
Несколько дней назад граф неожиданно вызвал дворецкого к себе и протянул ему открытое письмо.
— Клаус, прочитай его и скажи, что думаешь по этому поводу?
Дворецкий быстро прошёлся по тексу, в котором говорилось о просьбе в личной встрече и делался тонкий намёк на обстоятельства графа, а так же желании помочь.
— Ваша светлость, вы же знаете у нас сейчас много врагов и это письмо может быть от кого-то из них. А значит опасно у себя принимать отправившего это письмо.
— Я тоже так сначала подумал и чуть не отправил это письмо в камин. Но что-то внутри меня остановило от этого действия.
— Неужели вы думаете принять этого человека.
— Да, хочу чтобы ты отправил мой ответ и убедился, что он дойдёт до адресата, — граф протянул конверт дворецкому, который был запечатан сургучом с оттиском герба графства — раскрывшим крылья орлом.
— Сделаю в лучшем виде, — дворецкий поклонился и принял конверт.
На выходе он чуть задержался и всё же решился поинтересоваться.
— Ваша светлость, разрешите задать вопрос?
— Я и так знаю твой вопрос. Всё просто Клаус. Тем кто навлёк беды на мою семью нет смысла открыто на меня нападать. Они прекрасно откусывают от моего имущества по кусочку, переваривают его и кусают следующий. Им даже выгодно, чтобы я прожил ещё пару лет, иначе император может всё забрать себе.
— Так значит вы знаете кто это?
— Клаус, забудь, что ты это даже спрашивал, — со стальными нотками ответил граф.
— Я всё понял, ваша светлость. Разрешите приступить к выполнению.
— Иди.
Артуриан оказался не таким, как себе его представлял дворецкий, слишком молодой и юный. Примерно его возраста сейчас мог бы быть сын графа. Но нечто неуловимое в нём, заставляло относиться к нему максимально серьёзно. Манеры? Нет, ими на должном уровне владеют все дворяне. Достоинство? Нет. Ум? Нет. Взгляд? Похоже на то. Такой взгляд появляется с высоты прожитых лет. К тому же прожитых далеко не в праздности. Тяжёлый труд, ответственность и лишения — это заставляет смотреть на мир со скептицизмом и долей прагматизма.
Взгляд в молодости слишком озорной и не затуманенный жизненными проблемами, в это время кажется любое дело по плечу, а смерть всегда обойдёт стороной. С годами тяготы проблем наваливаются и придавливают к земле, появляется осмысление своих сил и ограничений.
Можно ли жизнь сравнить с временами года? Детство — это весна, мир полон ярких красок и новых ароматов, всё бурно растёт и развивается. Молодость — это лето, горячие дни, короткие ночи, жизнь в самой активной фазе, ведь за это время хочется так много успеть сделать. Взрослая жизнь — это осень, окружающее буйство красок уступает хмурым и дождливым дням, жизнь теряет свою остроту, но как же приятно вечером перед камином посидеть за книгой, слушая шум дождя за окном. Старость — это зима, жизнь окончательно замирает, скованная морозом и прожитыми годами.
Через что же пришлось пройти этому молодому человеку, чтобы в своём возрасте иметь взгляд, смотрящий на мир сквозь призму осени?
Артуриан почти всю неделю просидел в выделенной ему комнате, выходил лишь на время еды и ранним утром на тренировку. Во время тренировок дворецкий наблюдал за ним. В начале молодой человек плавно и медленно перетекал из одной стойки в другую, потом резко разряжался градом ударов по невидимому противнику и обратно принимал боевую стойку. Всё это Артуриан повторял несколько раз. После чего умывался и возвращался в комнату.