— Ну хватит вам девочки!.. — постарался он их успокоить, — Ну сколько можно!.. Ведь каждый раз одно и тоже…
— Одно и тоже!? — попыталась вырваться из рук его последняя пятая Лизавета; которой он так и не мог подобрать свободный угол, в который можно было бы её запихнуть.
— Ну ладно – пускай будет не одно и тоже…
— Да вы Степан Никанорович просто не слышали, что она только что про меня сказала!.. — явно не хотела мириться с данными обстоятельствами другая, уже находящаяся в первом углу Лизавета.
(Тут следует пояснить, что муж Лизаветы Филипповны Кукушкин был старше её раза в три, и поэтому Лизавета, уважая старость никогда в общении с мужем не переходила на – ты, и завсегда называла его только по имени отчеству).
А что касается скандалов, которые периодически от скуки-ради устраивала между собой его любимая Лизавета, то к ним Степан Никанорович давно привык. Бывало, что и до крепких драк доходило, да ещё каких, в кровь тогда дралась Лизавета Филипповна сама с собой. Кстати себя она никогда не жалела, била как следует: да вот буквально на прошлой неделе губу себе разбила; а на позапрошлой финик под глаз поставила, и сегодня снова разбуянилась баба: и вот уже заняла боевую стойку, готовая в любой момент снова броситься в драку из своего угла.
— Ну сказала она не то… Да плюнь ты на неё! — Степан Никанорович изо всех сил старался примерить жену свою со своей женой, — Ну что ты с бабы возьмёшь – дура, одно слово.
Слово «Дура» сработало молниеносно; словно красная тряпка на быка; да Кукушкин и сам пожалел уж, что ненароком вырвалось из уст его это проклятое словечко, да было уж поздно…
И вот уже бабы Кукушкины против него объединились – все шестеро; он их отчётливо видел, как они со всех сторон на него напустились.
— Как!.. Как вы меня Степан Никанорович сейчас обозвали?.. — ухватила его за ворот одна из восставших Лизавет.
— Дурой он тебя обозвал! — напомнила третья, и уже в глаз ему кулаком прицелилась.
— Так значит всё-таки дурой!
— Да он над нами просто издевается! — воскликнула пятая.
Степан Никанорович попятился; оправдываться уже было поздно, бежать тоже – всяческий прорыв к дверям был полностью перекрыт… Он отчётливо понимал, что совладать сразу с такой кучей баб, было делом пропащим.
«Если б их было хотя бы две, ну даже если три, — думал он, — было бы ещё туда-сюда; а сразу с шестью – ни на какой позиции не выстоять».
Лизаветы обступили его по кругу, и уже сжимая кольцо начали подступать.
«И зачем я сегодня так много выпил, — продолжал дкаяться Степан Никанорович, — вот выпил бы поменьше, ну хотя бы на бутылку – и глядишь Лизавет было бы тоже поменьше… Ну хотя бы четверо… Навряд ли бы тогда они осмелились на меня напасть… а в шестером-то конечно, сейчас отметелят по полной.
Такое поведение присутствующих со стороны, напоминало невидимую игру в шахматы, Лизавета всегда была королевой и всегда на коне, а он просто пешкой в руках судьбы – выброшенной на шахматную доску. Исход поединка зависел только от её личного снисхождения, но в целом, завсегда заканчивался матом в два хода – крепким матом, а то и целой группой скабрезных выражений. Лизавета Филипповна завсегда начинала игру первой – белыми, и всегда выигрывала.
Конечно Кукушкин хоть и был в трое старше своей жены, однако всё-ж таки был крупнее, и гораздо сильнее Лизаветы, и кулак у него был ещё крепкий, такой рабоче-крестьянский; а потому тоже иногда давал и ей в нос без всякой на то причины, и не раз давал – но только в не рабочее время, и под хорошую закуску, а главное выбирал те редкие минуты, когда Кукушкина была трезвая, дело в том, что пьяную он её всё-таки побаивался.
Но теперь – когда Лизавета буквально на глазах раздвоилась в квадрате, умноженном на три, шансов на спасение у хозяина дома, перед хозяйками практически не оставалось; а значит следовало быть послушным, и по мере сил терпеть.
И вот бабы его окружили, и пока первая отвлекала внимание, шестая запрыгнула на него сзади, а дальше он и сам не понял, как на полу оказался.
Разъярённые бабы прицельно били ногами в печень – зная что она у него больная; Степан Никанорович уже и не сопротивлялся, отчётливо осознавая, что самообороной можно только ещё больше усугубить обстановку…
«А так, ничего… — думал про себя Кукушкин, принимая удары как должное, которые сыпались со всех сторон, — Ничего, сейчас они выдохнуться, и перестанут … Ничего… Пол часика можно и потерпеть…ничего…»
И вот уж прошёл целый час, а взбесившаяся Кукушкина всё ещё не устала, продолжая пинать Степана Никаноровича с разных сторон.