Достала она бутылку водки, ту самую из которой только что сама хлебнула, отлила ему четверть – в бутылку из-под растительного масла, да предупредила:
— Только не говори про то что видел – понятно?
— Понятно! — обрадовался пьянчужка.
Проводила она тогда Дудку; несколько пинков на дорожку выписала – чтобы не замёрз, да побыстрее булками двигал по направлению своей будки; в которой и проживал совместно с Полканом – собакой совершенно не пьющей.
А сама меж тем, про себя рассуждает:
«Вот ведь – два совершенно разные по характеру индивидуума – а живут вместе в одной собачьей будке. И как только этого Дудку Полкан терпит – не понимаю?..»
И вот уже на крючок захлопнулась, села на табурет, налила и себе ещё пол стакана водочки и выпила естественно.
— А ничего водочка-то… — положительно продегустировала Лизавета Филипповна, и ещё пол стаканчика пропустила вдогонку.
Сидит и дальше себе рассуждает: «Теперь из-за этого Дудки – Александру Сергеевичу водки точно не хватит – ну что такое пол бутылки для мужика с интеллектом – херня на донышке… Чем же мне теперь поэта великого потчевать?..»
Прямо расстроилась вся, села на ящик с гвоздями, тот что Степан Никанорович четвёртого дня с работы принёс дабы: пускай будет – кушать не просит. Закурила папироску, да так на ящике и уснула, а может и не уснула, а просто на мгновение глаза закрыла, и вроде как задремала; а там в дали увидела небо синее, а под ним пруд; а у пруда, сидит работник Балда, а рядом Поп Толоконный лоб, и между ними слышится болтовня – вот такая, толи приснилась, а может просто привиделась ей на ночь херня...
В общем полная херомантия!..[7]
Глава 11.
КТО ТАМ?
Да так бы, наверное, и просидела бы до утра в полузабытьи Лизавета, если бы не грохот за окном: глаза приоткрыла в тот момент, когда на крыльце ногами затопали.
— Кто там? — интересуется.
На всякий случай снова прихватила ружьё с собой баба, да под дверь встала. Прислушалась: неужели показалось…
— Кто там? — снова интересуется.
А в ответ тишина; да только чувствует она, что там что-то происходит, и вот уже дверь заскрипела, видимо кто за ручку её потянул, однако наброшенный крючок не даёт двери той отворится.
— Кто там? — снова интересуется Лизавета.
А там опять никого; да только дверь под напором трясётся.
Ну что же, думает тогда Лизавета:
«Будь что будет…»
Сбросила она крючок, затвор ружья передёрнула, прицелилась на вскидку, да как шарахнет прикладом по башке первого кто попался.
— Ай! Ай! Ай! — закричал вновь прибывший.
Глядит Лизавета – а это Пушкин за голову держится да на одной ноге скачет, видимо крепко ему шибанула.
— Я сейчас Александр Сергеевич – потерпите маленечко…
А сама на кухню за бинтом медицинским; смотрит, а в углу тазик с горушкою.
— Господи! Про Горького то совсем позабыла, — а сама по сторонам озирается: это же надо, сколь гость не званный, в тазик навалил, — Эгей, Алексей Максимович, вы где?
А того уж и след простыл; ухватилась она рукою за миску, хотела во двор вынести, и на снег вывалить, да передумала – ну не с дерьмом же в руках встречать дорогого поэта…
— Ну куда! Куда это девать? — засуетилась Лизавета Филипповна.
Да некогда было думать; наспех сунула она тогда тазик в холодильник – даже сама того от себя не ожидала, а ещё, сверху крышкой накрыла.
«Ладно, — ещё смекнула тогда, — потом вынесу – а пока лишь бы с глаз долой эту гадость…»
А Пушкин уже в прихожей – ногами топает, снег с каблучка сбивает.
— Проходите Александр Сергеевич, проходите! — крикнула она второпях.
Ну да и пошёл он тогда по приглашению, а как только через порог переступил, вот тут-то по недоразумению наступил на грабли, ну и ещё раз в глаз получил.
— Ай!!! — закричал Александр Сергеевич, — Ай!!! Что это такое!?
— Это грабли! — постаралась успокоить его Лизавета.
— Грабли?!
— Ну да!
— Какого хера они тут!?
— Уберу Александр Сергеевич… Уберу…
— В бога, царя, мать ети!!!
— Согласная…
Ну в общем и Кукушкина тоже расстроилась, что так нелепо всё получилось; перевязала голову Пушкину да водки пол стакана преподнесла; выпил Александр Сергеевич, и кажется помаленьку начал успокаиваться.
А затем разговор меж ними произошёл на литературную тему естественно; ибо о чём ещё можно было поговорить с Пушкиным – ну не о грибах же в конце концов.
— Вот книжку Венедикта Ерофеева почитал и принёс обратно… — сообщил он ей.
7
Херомантия: – ну мы то с вами дорогой читатель понимаем, что на самом деле слово это пишется совсем по-другому, а именно – «Хиромантия» что в сущности включает в себя – хирософию, хирологию, и хирогномию. Кстати одним из самых первых писателей хиромантической мысли был некий Иоанн Философ, который и составил одноимённый сборник по данному вопросу и назвал его – «Полная хиромантия».