ЕЩЁ ТЫ ДРЕМЛЕШЬ, ДРУГ ПРЕЛЕСТНЫЙ.
«Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры навстречу северной Авроры, звездою севера явись…»
Под утро Лизавета первой зашевелилась; вся такая удовлетворённая и на сегодняшний день наконец-то жизнью довольная.
И вот лежит она между двух своих мужиков, и прямо вся от счастья светиться, и особенно в темноте это хорошо заметно, и даже лампочку включать не стоит – и так всё отлично видно: это я вам как свидетель заявляю; дабы имел место феноменальный факт необычного природного явления.
Так вот: полежала она немножко и решила кофе в постель Александру Сергеевичу преподнести, в знак благодарности – за то чудное мгновенье, подаренные ей сегодня ночью.
Тихонечко привстала с койки на цыпочки – стараясь не разбудить ни того ни другого, и айда на кухню; в ступку кофе бухнула с горушкой – ну в общем захлопоталась по хозяйству.
А мужикам тоже уж пора вставать было: Степану Никаноровичу на работу собираться; ночь то беспокойной была, а Пушкину тем более – ноги следовало бы побыстрее делать; однако тоже умаялся – ведь всю то ночь Елизавету Филипповну ублажал, а потому оба ещё теоретически спали.
А практически начали было спросонья ворочаться, ещё и глаза, не открыв по мужской привычке каждый начал искать друг у друга женскую сиську, чтоб перед тем как встать – молочка глотнуть для порядка, чтобы в себя прийти. Потянулись по направлению друг к другу – и кажется чего-то там друг у друга обнаружили – типа той самой сиськи; да так и сблизились-соединились, обнялись, друг к дружке прижались.
Степан Никанорович даже рукой несколько раз по заднице Александра Сергеевича погладил, на что тот отреагировал словно котёнок которого гладят по спине – благодарным похрапыванием. Совершенно не сомневаясь, что перед ним сейчас мадам Кукушкина, Пушкин поцеловал господина Кукушкина в небритую щёку; и ещё крепче к нему потянулся, словно когда-то к Арине Родионовне, ещё крепче его обнял, присосавшись губами к его правой пивной сиське.
— Ты кто?.. — Услышал поэт, находящийся в приятной утренней дрёме.
Глаза открылись не сразу – а уже после третьего удара в челюсть; а перед ним вместо ожидаемой приятной сердцу мордашки Лизаветы Филипповны, возникло самое настоящее рыло, да и то даже на рыло не похожее.
«Кажется это её муж?» — простучало в голове поэта.
«Кажется это чёрт!» — так же шибануло чем-то по голове Степана Никаноровича.
— Ты кто такой? — снова повторил вопрос Степан Никанорович; в то же время стараясь оторвать от своей пивной сиськи присосавшегося к ней чертёнка.
— Пушкин Александр Сергеевич… поэт, — второй, или даже в третий раз за ночь представился Пушкин; и тут же постарался так же, как можно быстрее дистанцироваться от близ лежащего голого мужика в кирзовых сапогах.
— Пушкин!?. — вскрикнул Степан Никанорович, — Какой ещё там Пушкин?.. Я же тебе сказал хмырёнок – что видали мы таких вот Пушкиных-то…
— Но позвольте! — не на шутку возмутился на то Александр Сергеевич, — Что значит – видели! … Да знаете ли вы… что мой дед был великий Арап Петрович Ганнибал!..[8]
— Да кто её только не ебал!.. — воскликнул в ответ Степан Никанорович, — ты мне ещё будешь рассказывать хмырёнок… да её тут вся деревня уже поимела!.. Да что там деревня! Вся область её уже перетрахала по нескольку раз!..
— Как!? — недоверчиво воскликнул хмырёнок…[9]
— А вот так!.. Ну и Ганнибал твой наверняка – тоже её ебал!.. Спорить не стану.
У Кукушкина затрясся подбородок, видимо нервишки были уже на пределе; а новость о том, что его жену ещё и Ганнибал какой-то ебал – искренне возмутила; за что Степан Никанорович ухватил поэта за левое ближайшее ухо и начал его что было сил – выкручивать.
— Постойте!.. — вскрикнул от боли потомок арапа Петровича, — давайте не будем усугублять!..
— Да знаю, что она блядь!.. Знаю!.. — Степан Никанорович ещё крепче придавил за ухо поэта, — Эко новость!.. Да о том, что она блядует – вся страна уже знает!.. От Москвы – до самых до окраин!
— С южных гор до северных морей?.. — подпел в унисон хмырёнок.
— Ну конечно!
— Но постойте-постойте… давайте договоримся… — закрутился от боли Александр Сергеевич.
— Я мзду не беру…
— В пизду?.. — переспросил новоявленный хмырёнок, видимо тоже не до конца расслышав ответ своего оппонента, а потому возмутился, — В какую ещё там пизду… Ну причём здесь это?..
— Мне за державу обидно!.. — гордо сообщил Степан Никанорович. И ещё крепче придавил хмырёнка за ухо. — Я муж её!.. Понимаешь – муж! …Таких как ты – блядунов-поэтов много, а муж у неё один, понимаешь – один я…
8
Ну конечно же деда по матери на самом деле звали Абрамом Петровичем Ганнибалом, и был он арапом Петра Великого: но Пушкин, с тех пор как в юности любил похулиганить, и лазил по своему генеалогическому древу – всё-таки навернулся, и сильно ударившись задницей оземь, зачастую от волнения начинал путать всё на свете.
9
Автор извиняется что повёлся на поводу у Степана Никаноровича, и сам не заметил, как Пушкина Александра Сергеевича – обозвал хмырёнком.