Юноша несколько растерялся, но тут же преодолел смущение и незаметно всунул в щель носок ботинка.
— Мы — «двойка», — сказал он, добродушно улыбаясь, — но моя жена сейчас агитирует в другом корпусе, чтобы дело шло быстрее, понимаете?
Учитель попытался захлопнуть дверь.
— Послушайте, — сказал посетитель, наклонившись к учительскому глазу, — мы желаем вам добра.
— Вы не «двойка», — язвительно сказал учитель, — вы всего-навсего агитатор-одиночка. Таковы факты.
— Хорошо, — несмело сказал юноша. — Согласен. Но вы искалечите мне ногу. Это было бы неприятно. Мне надо обойти ещё четыре этажа. Я начал сверху.
Давление двери уменьшилось, и, воспользовавшись этим, «агитатор-одиночка» проскользнул в переднюю. Чернокнижник перестал казаться Валидубом с голосом Шаляпина и снова стал маленьким и немножко смешным. Он предпринял последнюю попытку:
— Я сдал в утиль старую плиту и шесть бутылок из-под шаратицы! [4] Что вам ещё нужно?
Молодой человек огляделся. Передняя была чисто подметена и прибрана. Через открытую дверь он увидел в комнате внушительный книжный шкаф, несколько старомодных кресел, столик и старинные стоячие часы с маятником. Молодой человек многозначительно посмотрел на кресло.
— Присядьте, пожалуйста, — обречённо сказал Ломикар Моцик, — прошу.
Минуту они сидели друг против друга.
В комнате стоял запах старого плюша и табака. На стене висел портрет: мужчина в наброшенной на плечи простыне, словно он только что вылез из ванны. У окна зеленел аквариум. Вдалеке погромыхивали трамваи и тарахтели мотоциклы — шумел город.
Ломикар Моцик был убеждён, что агитаторы — величайшее зло века. Они являются в самые неподходящие моменты, вторгаются в святая-святых личной жизни, вносят в заслуженный и законный отдых учителя шум улицы и суету будничных интересов. Новый дом, где учитель Моцик получил маленькую уютную холостяцкую квартиру, находился в центре города, лифт в нём работал, и агитаторы всех трёх окрестных районов то и дело сменяли друг друга. Одни просили учителя принять участие в демонстрации, другие уговаривали бороться за чистоту города, третьи рассказывали о международном женском дне или убеждали снизить расход электроэнергии. Учитель не спорил, но считал это грубым нарушением прав личности и квартиронанимателя, «Раньше ходили нищие и коммивояжёры, — говорил он себе, — а теперь агитаторы». Последнее было всё-таки лучше, и учитель соглашался на всё.
— Речь идёт о вашем здоровье, — деликатно начал молодой человек.
«Ага, — с горечью подумал чернокнижник, — начинает с моего здоровья, а кончит предложением участвовать в добровольных пожарных дружинах или стать братом милосердия. Не выйдет. Мне уже пятьдесят девять лет».
— Итак, — холодно сказал он, — о моём здоровье.
— Да. — Юноша улыбнулся, хотя не мог избавиться от ощущения неловкости. — Вы, кажется, чувствуете себя неплохо?..
— Превосходно, — саркастически заявил Ломикар. — Благодарю за внимание. Только вот покоя не хватает.
— У вас ничего не болит? — озабоченно мигая, спросил посетитель.
— Абсолютно ничего, — твёрдо ответил учитель.
— И всё-таки, — задумчиво сказал молодой человек, — на рентген сходить не мешает. Человек никогда не может быть уверен…
— На рентген? — изумился чернокнижник, и его охватило беспокойство. Это был необычный приём, агитации. — Почему на рентген? Почему именно я?
— Не только вы, — ободряюще сказал молодой человек. — Не только вы. Все. Все по очереди пойдут на рентген. Всех проверят, выяснят, здоровы ли они и тому подобное.
Учитель Ломикар Моцик молчал. Он подозрительно посмотрел на посетителя, как бы — стараясь понять, какой подвох скрывается в душе агитатора. Он предпочёл бы любую демонстрацию или подписку на общественный неполитический журнал. Но рентген?
— Видите ли, — продолжал посетитель, — теперь каждый гражданин будет время от времени ходить на рентген. Ведь человек может и не подозревать, что у него неблагополучно с лёгкими… В целях профилактики. Забота о здоровье народа.
Учитель Ломикар Моцик схватился рукой за узкую грудь, словно хотел нащупать под домашней курткой коварную немочь, но опомнился и спросил вполголоса:
— Вы полагаете, что я нездоров?
— Нет, не думаю, — оптимистично ответил молодой человек, — но проверить не мешает. Областной институт здравоохранения, терапевтическая клиника, первый этаж. В пятницу утром. Пожалуйста.
Учитель взглянул на повестку с адресом, и его охватили подозрения.
— И это просто так… так сказать…
— Бесплатно, — понимающе кивнул агитатор-одиночка, — совершенно бесплатно.
— И каждый гражданин…
— Каждый гражданин. — Посетитель встал.
Ломикар, Моцик мучительно вспоминал — о чём он хотел опросить прежде, чем агитатор уйдёт, но никак не мог вспомнить, о чём именно. Он посмотрел вслед молодому человеку, запер за ним дверь и по рассеянности даже сказал: «Честь праце». Потом вернулся и остановился посреди комнаты, держа адрес — в руке.
«Скажите, пожалуйста, — невольно подумал он, — скажите, пожалуйста, какая забота. Почему такая забота? Чего они могут ожидать от старого пенсионера, учителя истории и латыни? Рентген… Народное здравоохранение… И чего только не выдумают? Бесплатно? Тут что-то не так! — И вдруг его осенило — Ведь это для отвода глаз! Под видом заботы о человеке они проверяют, нельзя ли напялить на тебя военный мундир!.. И охнуть не успеешь, как будешь заряжать пушки! — Нет, нет, — пытался он успокоить себя, — они могли бы просто прислать повестку, и всё».
Учитель прошёлся от аквариума до книжного шкафа, рассеянно стёр пыль с верхней полки, взглянул на испачканный указательный палец и подумал: «Рентген… А сколько они за это захотят? Доходы у меня весьма скромные:. — И тут его как громом поразила фантастическая мысль: — А может быть, это не простой рентген?.. Может быть, они только сделают вид, что проверяют лёгкие, а на самом деле с помощью аппарата определят твоё мировоззрение? Читал ли ты „Анти-Дюринг“? Слушаешь ли „Голос Америки“. А не старый ли ты реакционер?»
Но и это предположение он отверг.
До вечера учитель ходил по квартире, советовался с портретом Платоиа и окончательно утвердился в решении никуда не ходить и на рентген не соглашаться. Но, укладываясь спать, он вдруг вскочил как ужаленный: «А вдруг, не дай бог, у меня действительно что-нибудь с лёгкими?.. Недавно я покашливал… Или с желудком?.. Мне хотят помочь, а я, как дурак… эх…»
Он не мог уснуть. «Рентген, — размышлял он, — разумное устройство, мудрое, нужное… Но почему так сразу?.. О моём здоровье никто никогда не заботился. Плевать им было на моё здоровье… А сейчас вдруг в больнице вспомнили: как там поживает Ломикар Моцик бывший учитель? Здоров ли? Пригласим-ка его, посмотрим на его печень; Или, быть может, меня кто-нибудь встретил и заметил, что я бледен? А может быть, они и в самом деле хотят проверить всё население? Но кто за это будет платить? Рентабельно ли это при таком множестве здоровых людей? Ведь они этак в трубу вылетят!»
Он до глубокой ночи ворочался в постели. А когда, наконец, уснул, ему приснилось, что два чёрта в белых халатах направляют на него рентгеновские лучи и хихикают: «Он не член профсоюза! Тайно увлекается Шопенгауэром! Мы все знаем, мы видим его до самой печёнки!»
Он проснулся на рассвете и, так как утро вечера мудренее, твёрдо решил: «Ни на какой рентген я не пойду, они меня не запугают! Не подкупят! Не собьют с толку! У меня есть свои принципы».
В пятницу, перед обедом, ему вдруг показалось, что кто-то вышел из лифта и что это, конечно, сотрудники органов госбезопасности, которые пришли насильно отвести его на рентген. Но никто не являлся. И учитель Ломикар Моцик по-прежнему вёл одинокую, холостяцкую жизнь, утешаясь лишь мыслью, что его не провели, что он не попался.
Раза два он, правда, просыпался со смутным чувством, что в сердце у него опухоль, а в лёгких — дыра, нередко у него побаливало справа под рёбрами, но решение не ходить на рентген было окончательным и бесповоротным.