Как-то раз, задумчиво прохаживаясь по стройке, я благодаря печальной: случайности очутился в самом пустынном, самом унылом и прозаическом её уголке, где производилась выгрузка щебня. Здесь не было ничего, кроме седых холмов и гор речного гравия; немного дальше валялись пара ржавых вагонеток и ленточный транспортёр, ещё новый, покрашенный серой краской. И этот автоматический транспортёр, достижение высокоразвитой техники, поэтическое явление среди пустыни, лежал так, что его электромотор находился как раз посредине большой лужи. Ручеёк мутной воды, бравший своё начало у находящихся неподалёку бетономешалок, заботливо и систематически пополнял лужу, поддерживая уровень воды в ней на надлежащей высоте. Столь же чувствительный, сколь и дорогой мотор транспортёра напоминал слегка распухшую подводную лодку.
Я попытался вытащить транспортёр из лужи; возможно, он очень глубоко засел в размякшей земле, возможно, я просто был не в форме. Во всяком случае, транспортёр не только не шевельнулся, но, пожалуй, ещё больше погрузился в глину. Я беспомощно огляделся; поблизости никого не было. Это имело свои выгодные стороны, потому что некому было надо мной смеяться, но также и невыгодные, ибо некому было мне помочь. Я остановил первого встретившегося мне человека.
— Товарищ, — сказал я ему, — на месте разгрузки лежит ленточный транспортёр, и в мотор натекает вода.
— Воды хватает, — ответил парень с сигаретой в зубах и в куртке с поднятым воротником. Он куда-то очень спешил.
— Но ведь в воде, — кричал я ему вслед, — металлы окисляются, то есть ржавеют и…
Его уже не было.
Я понял, что на такой большой стройке случайными импровизациями ничего не достигнешь, и отправился к главному мастеру. Едва увидев меня в дверях, он приветствовал моё появление решительным и бодрым:
— Нет времени, товарищ писатель, есть дела более важные! — и попытался скрыться через окно, хотя на этот раз я вовсе и не думал просить его объяснить мне разницу между траверсом и трапецией.
— Товарищ мастер, — произнёс я тихим голосом, каким обычно сообщают трагические вести, — на месте разгрузки ленточный транспортёр лежит мотором в воде, честное слово.
— А ты его вытащил? — задал мастер конкретный вопрос.
— Не вытащил, — ответил я, до некоторой степени тоже конкретно, и хотел объяснить почему. Но он не дал мне договорить.
— Вот видишь, — сказал он с горечью и одновременно с некоторым удовлетворением, — разговоров твоих на вагон хватит, а пользы от тебя и с напёрсток не будет.
Очевидно, он боялся, что я снова буду приставать к нему, требуя интервью об успехах стройки, и запасался моральным превосходством.
Я не стал продолжать дискуссию по поводу мотор л, подвергающегося ржавению, ибо, как известно, прежде чем начинать борьбу, надо подумать, есть ли какие-нибудь реальные шансы на победу.
Потом я внимательно наблюдал за уровнем воды вокруг транспортёра: по сравнению с дунайским он был довольно стабилен. Я примирился с действительностью, как это обычно делают философы и люди, которые оказываются не в форме.
Тем более я был удивлён, когда однажды тёмной ночью кто-то энергично потряс меня за плечо. Очевидно, я проснулся не сразу, потому что посетитель стал обращаться со мной, как со скалкой для раскатывания теста. После того как я пришёл в себя, он проверил, я ли это, и попросил немедленно отвести его к упомянутому ленточному транспортёру. Мы вышли из барака, и я выполнил его просьбу. Очевидно, был отлив, ибо мотор торчал над поверхностью воды, как торпедированный броненосец старого типа, накренившийся набок.
— Преступная недобросовестность, — заявил мой спутник, освещая лужу фонариком и записывая что-то в блокнот, — небрежность, граничащая с саботажем, которая заслуживает примерного наказания и дождётся его.
Я предложил прежде всего вытащить мотор из воды. Фонарик погас и послышалось:
— Не сходите с ума, пожалуйста. Это показательный факт, который нужно публично прибить к позорному столбу!
— Правильно, — согласился я, — но металлы, как известно, в воде окисляются, то есть…
— Окисляются или не окисляются, — произнёс голос в темноте, — смотрите на это принципиальнее, шире! Здесь наносится урон народному имуществу, и это нужно критиковать безо всяких компромиссов! Не следует поддаваться мелочному практицизму…
Мы пошли спать. Перед сном я решил завтра же начать тренироваться и получить спортивный значок, чтобы меня уже нельзя было застигнуть врасплох.