Товарищ Антошикова покраснела, но ничего не ответила — это её не касается, всё равно она в мае выходит замуж, — в молодой человек продолжал.
— Я плохо разбираюсь в бухгалтерии, это верно, — предупредил он, и товарищ Гайдош сразу стал ещё меньше и незаметнее, чем был. — Но одно я знаю твёрдо: что люди не цифры, что они, если можно так выразиться, существуют не для статистики, что важны не какие-то там проценты, а труд, настроение, здоровье и счастье людей. Затем говорят, что товарищ бухгалтер всё время танцует…
Бухгалтер Гайдош изумлённо уставился на свои уже далеко не резвые ноги.
— Танцует, — продолжал юноша, — между начальством и посетителями, между начальством и подчинёнными… Только бы не затруднить своего шефа какой-нибудь работой! Только бы не сказать посетителю, что в его просьбе отказано! Он предпочитает озираться по сторонам, мило улыбаться, танцевать, выкручиваться и неопределённо мямлит: как-нибудь, когда-нибудь, в будущем, при случае всё устроится… Проходит год. А время разрешает все вопросы, не правда ли? Простите, что вы всё строчите? — вдруг обратился юноша к товарищу Ганзо, который притупил уже четвёртый, острый, как пика, карандаш, дописывая седьмую страницу блокнота. — Блокнот — не протокол допроса и не обвинительное заключение. Он должен помогать нашей памяти, а не затыкать людям рот… Ну, а что касается товарища заведующего, — без всякого трепета произнёс, наконец, юноша, как будто критиковать заведующего сектором было самым обычным делом, — товарищ заведующий, конечно, знает, что ему ставится в вину многое… хотя бы эти странные посетители…
— Говорите откровенно, — воскликнул завсектором доктор Ногель, — резко и непримиримо!
Однако голос его уже не звенел ни бодростью, ни весельем, наоборот, он скрежетал, как резко затормозивший трамваи.
Молодой человек, по-видимому, сознавал всю серьёзность того, что собирался сказать, и потому начал с общих положений:
— Конечно, товарищи, третий сектор — один из самых важных, это общеизвестно…
В маленьком зале зашумели.
— То есть как третий сектор? — растерянно спросил доктор Ногель.
Это немного смутило юношу.
— Я говорю, что третий сектор…
— Третий сектор, третий сектор! — загремел секретарь Славик во всю мощь своего голоса. — Но здесь ведь не третий сектор, а второй!
— Второй?! — прошептал юноша после бесконечной паузы и стал белее фарфоровых пепельниц, стоявших на зелёном столе. Вскочив, он бросился к двери, распахнул её, в ужасе посмотрел на красивую никелированную табличку с цифрой 128 и, схватившись за голову, в совершенном смятении пробормотал: — Извините, пожалуйста… Это ужасное недоразумение… Мне сказали, что нужно критиковать третий сектор… Прошу извинить меня, товарищи, я искренне сожалею… Как это только могло…
— Что случилось? — прищурившись, спросил завсектором доктор Ногель.
— Мне сказали… номер двести двадцать восемь… я и подумал… зайду, в порядке обсуждения… так сказать, в качестве критики снизу…
— Номер двести двадцать восьмой выше, — безжалостно перебил его управделами Складаный.
— Знаю, знаю, — чуть не плакал молодой человек в роговых очках. — Мне сказали: порезче, порезче критикуй бюрократов из третьего сектора… Конструктивно, но остро. У меня были в отделе кадров кое-какие дела, вот я и подумал, что зайду… Извините, пожалуйста… Извините… — И несчастный юноша вышел в коридор, натыкаясь на всё, попадавшееся ему на пути и безуспешно пытаясь надеть берет.
В маленьком зале заседаний воцарилось долгое молчание.
Наконец доктор Ногель произнёс:
— Да, в третьем секторе, должно быть, хорошенький свинарник.
— Несомненно, — чуть заметно улыбнулся секретарь Славик, — если хоть половина всего, что он говору правда…
— Вы не находите, — спросила товарищ Антошикова, всё ещё красная после ужасного оскорбления, — что мы стали жертвой неслыханной наглости?
Растерянность длилась лишь долю секунды.
— Как, — с невинным удивлением обратился к Антошиковой управделами Складаный, — разве не ясно, что произошла ошибка? Ведь речь шла о третьем секторе, а не о нашем! Не так ли?
— Конечно, — подтвердил очевидный факт заведующий сектором доктор Ногель. — И всё-таки у этого молодого человека были самые лучшие намерения! Критика и самокритика — движущая сила общества. Он лишь выполнял свой долг, как честный гражданин.
— Пошёл ли он в третий сектор?.. — задумчиво и немного ехидно спросил бухгалтер Гайдош.