Внутри жилища похожи одно на другое столько же, как и снаружи, и мебель везде одного и того же фасона. Полы вымощены плоской черепицей, стулья и столы из темного дерева, все с кривыми ногами на собачьих лапках. Верхняя часть каминов широка и высока и на ней красуются не только изображения часов и капусты, но и настоящие часы, которые страшно стучат. Они обыкновенно стоят посредине; с боков же по обеим сторонам непременно стоит по одному цветочному горшку с капустой. Между каждым горшком и часами стоит маленький фарфоровый человечек с толстеньким брюшком, имеющим круглое отверстие, сквозь которое опять-таки торчит циферблат часов.
Камины широки и глубоки, с мрачными и приземисто-брюхастыми таганами. В них всегда горит огонь; над огнем всегда стоит горшок со свининой и кислою капустой, а над горшком всегда наблюдает заботливый глаз доброй хозяйки. Это всегда маленькая толстенькая старушка с голубыми глазами и красным лицом; на ней огромный чепчик, похожий на сахарную голову и обшитый красными и желтыми лентами. Платье ее шерстяное с ниткой оранжевого цвета, очень полно сзади, очень коротко в талии, и нельзя сказать, чтоб длинно спереди, потому что доходит только до колен. Несколько толстые ноги закрыты тонкими зелеными чулками. Башмаки из розовой кожи привязаны бантами из желтых лент, сложенных в виде кочана капусты. В левой руке у ней всегда маленькие, но тяжелые голландские часы, в правой — большая ложка для мешания кислой капусты и свинины. Возле нее жирная пестрая в пятнах кошка; на хвосте у ней всегда гремят игрушечные позолоченные часы с репетицией — обыкновенное баловство маленьких шалунов и шалуний.
А самые шалуны эти — все трое в саду, где они смотрят за домашней свиньей. Рост каждого из них — два фута. На них всегда треугольные шляпы, красные жилеты, спускающиеся до ляжек, штаны из лосинной кожи, доходящие только до колен, красные шерстяные чулки, тяжелые башмаки с толстыми серебряными пряжками и длинные фраки с большими перламутровыми пуговицами. Во рту у каждого трубка, а в правой руке маленькие пузатенькие часики; мальчик курнет из трубки и поглядит на часы, потом поглядит на часы и курнет из трубки. Свинья, жирная и ленивая, то подбирает опавшие с капусты листья, а то дрыгает ногами, стараясь сбить игрушечные позолоченные часы с репетициею, привязанные шалунами к ее хвосту для того, чтобы и она была также нарядна как кошка.
У передней двери, на обитом кожею кресле с высокою спинкой и кривыми ногами на собачьих лапках, сидит сам старик-хозяин. Это — необыкновенно раздутый маленький человечек, с выпученными круглыми глазками и огромным двойным подбородком. Платье его похоже на платье мальчиков, и мне нет надобности распространяться об этом предмете. Все различие состоит в том, что его трубка несколько больше чем у них и он может производить больше дыму. Подобно им, он всегда при часах, но носит их в кармане. Сказать правду, у него есть дело поважнее карманных часов, а в чем состоит это дело — я сейчас объясню. Он сидит, положив правую ногу на левую с выражением важности на лице, и по крайней мере один из глаз его постоянно устремлен на какой-то любопытный предмет в центре равнины.
Этот предмет находится в башне ратуши. Члены ратуши все очень маленькие, толстенькие и умные человечки, с выпуклыми и круглыми, как чайное блюдечко, глазами и жирными двойными подбородками. Фраки их гораздо длиннее и пряжки на башмаках гораздо толще, чем у менее важных жителей Вондервоттеймиттиса. Во время моего пребывания в городке, они держали несколько чрезвычайных заседаний, в которых постановили три важные решения, именно:
1) Не должно изменять прежнего благополучного течения дел.
2) Вне Вондервоттеймиттиса нет ничего порядочного.
3) Жители города должны оставаться при своих часах и капусте.
Над присутственною залою ратуши возвышается башня; на башне устроена колокольня, где стоят и стояли с незапамятных времен большие часы городка Вондервоттеймиттиса. Вот к этому-то предмету обращены глаза стариков, сидящих на обитых кожею креслах.
Большие часы имеют семь циферблатов, по одному в каждой из семи сторон башни, так что они могут быть видны со всех кварталов. Эти циферблаты велики и белы; стрелки их массивны и черны. К колокольне приставлен смотритель, но его обязанность — безделье в полном смысле слова. Ему ровно нечего делать, потому что башенные часы Вондервоттеймиттиса никогда не портились. До последнего времени даже предположение о возможности чего-либо подобного считалось ересью. С самого отдаленного периода, на который сохранились указания в архивах, часы регулярно отбивали время своим тяжелым колоколом. Совершенно тоже можно сказать и обо всех других часах в городке, стенных и карманных. Нигде время не было указываемо с такою верностью. Когда большой колокол находил нужным прозвонить — "двенадцать!" то все покорные последователи его вдруг открывали свои горлушки и отвечали ему, как самое рабское эхо. Короче — добрые жители городка очень любили свою кислую капусту, часами же своими просто гордились.