– Да ты не бойся, – понял он. – Я тебе ничего не сделаю. Праздник же. Рождество Христово.
– А ты… меня не убьёшь?
– Зачем? За душу тоже не беспокойся. На самом деле, ты её не можешь продать. Она же ведь не твоя.
– А чья? – живо переспросила Настя.
Чёрт дёрнул бровями и многозначительно показал пальцем наверх, сквозь потолок.
– Ты же вопросы задавать хотела? Спрашивай, отвечу. Я много знаю. И в прошлом, и в будущем.
– Ну, вообще я просто хотела фотку…
Девушка смущённо замолчала, разглядывая гостя. Страх ушёл совсем, уступив место опасливому любопытству. Он, в свою очередь, с интересом разглядывал её. И, казалось, понимал без слов.
– Вы же искушаете людей?
– Да нет, конечно, – вздохнул чёрт. – Нельзя никого искусить или спасти. Вы сами всё делаете. Можно только подтолкнуть… или удержать. Не бойся. Я уйду, как пропоют первые петухи. Можно я тут просто посижу? Я так страшно устал…
Только сейчас Насте бросилась в глаза испарина у него на лбу. Осмелев, она дотронулась до плеча, вопреки ожиданию мокрого и холодного.
– Холодно, – виновато подтвердил чёрт, поводя плечами.
Наверное. В Аду-то куда пожарче.
– Сейчас, – засуетилась хозяйка, лихорадочно вспоминая, где лежит Костина толстовка, но чёрт легко коснулся её запястья и потянул к себе:
– Не надо. Не уходи. Редко когда так получается… просто поговорить.
Настя нерешительно присела рядом, касаясь бедром горячего бедра. Подвинуться было совершенно некуда.
– Мы гуляем в эту ночь. Последнюю. Вся нечисть. С рассветом отправимся в Ад. А так хотелось бы тоже… приветствовать Его рожденье.
– Почему? Разве вы не… не на другой стороне?
– Когда-то были на одной. Я ещё помню.
– Я думала, черти совсем по-другому выглядят.
– Это как это? – хмыкнул гость. – Шерстяные, с копытами, рогами и пятаком? Так это всё церковники придумали. Чтобы людей ото зла отвращать.
– А какой твой настоящий облик?
– Так вот этот и настоящий. – Чёрт недоумённо вытянул руки, разглядывая себя. – Вот такой вот я и есть. Сейчас, конечно, не то что был тогда… до Падения. Мы же все были ангелы. И крылья у меня были. Теперь нет. Крылья остались тем, кто в Небесах.
Слова явно дались ему с болью. Настя, не заметив, сильно сжала его руку.
– Ты жалеешь?
– Нет! – Чёрт со злостью резко выдернул ладонь и вскочил. – Нет! – повторил он, расхаживая по ковру и оставляя палёные следы. – Отец создал вас… и возлюбил вас больше… а мы не смогли. Да вы ведь и сами себя ненавидите! Вы же тоже видите, какие вы слабые, ничтожные, мелочные… твари! Мы не предавали его! Никто из нас! Мы просто не смогли вас полюбить! Скажи мне! Разве… можно… заставить… полюбить?! Скажи! Как можно… такое заставлять?! – крикнул он, задыхаясь, прорывая наболевшее веками, разъедающее, словно яд.
– Я… я не… прости, – только и смогла выдавить тоже вскочившая Настя, вдруг разом ощутив груз всечеловеческой вины за всех этих ангелов, ставших демонами, потерявших себя и всё, что у них было дорогого: крылья, Небеса… отца.
Чёрт, осёкшись, взглянул на неё, покачал головой и упал обратно на диван, закрыв лицо руками. Его била мелкая дрожь.
Девушка нерешительно подошла и снова коснулась его плеча, обнажённого и беззащитного, мраморно-белого под слоем копоти. Теперь оно пылало.
Чёрт с глухим стоном обхватил её колени, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Девушка запустила пальцы в его волосы, всё-таки нащупав под волосами маленькие твёрдые рожки, гладила по голове, а в груди и теле разгоралось что-то жаркое, будоражащее, совсем не похожее на то, что было с Костей, более сильное, более крепкое, вечное, словно адский огонь, и цвета густой крови, полной жизни и смерти.
– Это ты меня прости. – Чёрт поднялся, положив ей руки на плечи, скользя сумасшедшим взглядом по лицу и жарко дыша, глаза у него были сухими. – Я просто… я хочу жить, понимаешь? Любить… я скучаю по братьям. Чтобы они не отворачивались от меня, как от прокажённого… и Отец тоже… я был ангелом… я устал ненавидеть… устал… я… ты понимаешь? Ты же понимаешь. Я же вижу, тебе тоже не хватает любви. Ты даже не представляешь, как тебя любят! Просто по праву рождения! А меня!.. А как же я?
У Насти кружилась голова, и подкашивались ноги. Что она могла ему сказать? Только подарить часть той любви, которой он так отчаянно жаждал, поделиться теплом, а не иссушающим жаром, согревающим, а не сжигающим.