— Я не… — впервые в жизни хочу оправдаться, но останавливаюсь. — Простите, вы правы.
— Я как-то сказала тебе про Егора… Прости. Он, конечно, наш, как и все остальные. Я верю тебе, но иногда ты слишком меня раздражала. Я, возможно, не была справедлива, но ты удивишься… я умею признавать ошибки.
Останавливаюсь у дома и понимаю, что на душе легче, чем когда-либо за последние… пять лет. Достаю телефон, нахожу номер мамы и удивлённо пялюсь на него. Мы так давно не созванивались, что его даже нет в “Недавних”. Смотрю. Смотрю. И звоню контакту “Маня”.
Я сижу во дворе в беседке и пью вино, жду Машу и понимаю, что нуждаюсь, чтобы в душе всё угомонилось, прежде чем вернуться в квартиру к Марку. Он сегодня в больнице до самого вечера, вчера я оставила его на ночь одного. Он понимает, какой сейчас год, понимает, что произошло, но всё в его голове причудливо смешалось, и я волнуюсь. Он уверен, что мы с ним разругались. Уверен, что яростно в меня влюблён. Вчера он хотел загнать меня в угол и, очевидно, трахнуть, но я не далась и сбежала. Я не готова, мне кажется, что всё это ложь.
Вчера я почувствовала себя перед ним девчонкой и поняла, что всё запутается, если вот так сдаться. Он же вспомнит. И возненавидит меня. Нет уж.
Маню привёз её мужчина, язык не повернётся назвать парнем. Он взрослый, жутко огромный, дебильный хвостик на макушке, но… красавец. Не поспоришь. И Маша с ним очень правильная, красивая и воздушная девочка с идеальной укладкой и хорошеньким личиком. Они как будто две суперзвезды.
Макс — он же Важный Птиц, он же Мужчина Мани — доводит мою племянницу до беседки и усаживает за стол, а сам окидывает меня с ног до головы пристальным взглядом, будто я под столом могу прятать пушку, чтобы пристрелить его ненаглядную.
— Что? — я развожу руками, а потом ставлю перед Маней бокал и наполняю его вином.
— Ничего, позвони, как закончишь, — говорит он Мане, кивает мне и отчаливает.
Я смотрю ему вслед и понимаю, что он как бы старше меня, а считается мужчиной Машки, моей маленькой девочки.
— Привет, — тихо здоровается она и поднимает на меня робкий взгляд. — Ты чего?
— Просто. Спросить, как ты, — говорю это и понимаю, какая косячница, и как, наверное, во мне Маня разочарована. Несколько дней назад я хотела разрушить её отношения с тем самым мужиком. Не из вредности, а потому что… испугалась. — Испугалась, — произношу вслух.
— Что?
— Я испугалась за тебя. Я испугалась, что ты маленькая и беззащитная, а он большой и страшный. Испугалась, что он поиграется и уедет в свою Америку. И что Марк ушёл — тоже испугалась, потому что тоже виновата. Прости, Мань.
— Неля, — шепчет Маня, глядя на меня во все глаза, а потом делает большой глоток вина. — Всё хорошо, — она кивает и вытирает набежавшие слёзы.
— Не реви, — вздыхаю я.
— Как Марк? — она меняет тему, но я вижу, как подрагивают её пальцы, и как она всё ещё часто дышит, чтобы не заплакать.
— Он не помнит. Последние десять лет. Вернее, он что-то помнит, что-то нет. Что мы решили разводиться — не помнит. Что мы женаты и у нас трое детей — тоже нет. Что я стерва — не помнит. Что я…
— Слушай, — Маша отвлекается от слёз и наваливается на стол. — Вопрос на миллион. А что изменилось?
— То есть? Всё.
— Нет же. Поговори со мной, как со взрослой!
И я охреневаю. Поговори со мной, как со взрослой… Это почти заклинание какое-то, которое вводит в ступор. Мне вдруг становится ясно, что не Соня мой ближайший уходящий поезд, а Маня. Первый ребёнок в моей жизни, которому уже лет столько, что даже папенька отпустил “взамуж”.
Я позвонила сегодня не маме, потому что не чувствовала никогда ее поддержки, и мне правда жаль, но это так. Я позвонила Маше, потому что она была первым младенцем появившемся в моей жизни. И ближайший человек, которого Маша бы назвала мамой — я, не Лара. Не моя мама. Я.
— М… о чём? — я понимаю, что не умею. Я откровенна, максимально. Но, как выяснилось, с Маней есть барьер.
Я рассказывала ей когда-то про месячные и секс. Это не было неловко, я была старой мудрой совой лет двадцати с хвостиком. Было по фану тренировать своё материнское слово, когда в кроватке крошка, а теперь взрослая версия дочки задаёт вопросы, и не о будущем, а о том, что актуально прямо сейчас. И вот снова. Сидит передо мной Маня и задаёт вопросы, которые далеко не теория — это раз. Про меня родимую — это два.
Ей не поучения интересны, не “не делай так”, а “я делала так”. Примеры. Горькая правда. И мне страшно, потому что кажется, что это мой главный экзамен.
— Что изменилось за десять лет. Просто статистику. Сухую и суровую, — Маша улыбается, и я вижу, какая она смелая сейчас. И завидую, потому что мне не у кого было спросить, так себе оправдание, из той же оперы, что “а мы в поле рожали”.