Марк смотрел на меня в полном гневе, потому что сразу просил посмотреть в гардеробной и когда я к нему повернулась сразу стала шипеть:
— Не смотри на меня так! — и для верности взяла за галстук. — И ненавижу эти твои галстуке. ты всё тот же мерзкий мажор!
— А я ненавижу твои грёбаные косы, ты всё такая же оборванка!
Это была резкая страшная вспышка. В одну секунду мы вцепились друг в друга и стали кусаться. Я действительно кусала твою шею и на ней остались потом желтоватые синяки, а от твоих пальцев остались следы на моих боках и талии, но мы делали это из чистой неприкрытой ярости. И где-то там сидела без своей зубной щётки и расчёски с единорогом наша дочь, а мы срывали друг с друга ровно ту одежду, которая мешала потрахаться.
Марк стянул моё бельё и колготки — кажется, это был, блин, май! МАЙ! Три месяца назад. Задрал платье, а я расстегнула его брюки и поняла, что рада видеть, как он рад мне.
У него не было с этим проблем, но мы так редко занимались подобными вещами, что я искренне обрадовалась тому, что меня хотят. Не я сама себя, а муж мой, в обязанности которого это собственно и входит.
Он больно укусил мою губу и рассмеялся, когда я зашипела, а потом без лишних нежностей вошёл, будто знал, что я готова и я зашипела во второй раз. Я не заводилась вот прямо с пол оборота, но в этот раз ему повезло, потому что этот секс напоминал те, что бывают после долгой разлуки. Такие, на взводе и низком старте. Не вспомню когда был последний до этого, но явно не вчера. Я и правда шипела и всхлипывала и это были единственные звуки, помимо мерных ударов моей свесившейся ноги по дверце стиральной машинки. Тук-тук-тук. Даже сейчас мой мир состоял из повторяющихся звуков.
Тук-тук-тук.
И ещё шлепки тел, возбуждающе громкие и отчаянные. Мы хорошо понимали кому что нужно, всё было на высокой скорости, без рассуждений. И даже в тот момент, я не ощущала нежности и трепета. Я ощущала яростную и зубастую страсть, которая щерилась диким волком и хотела жрать своё, пока не закончатся силы.
Этот марафон длился дольше, чем я думала. Рука Марка делала что-то увлекательно-приятное, он даже стянул с меня платье, а я вроде бы расстегнула его рубашку. И когда мы оба выдозлись и кончили, наступила… тишина. Вот как та, что висит сейчас. Только сейчас она любовная, трепетная, а тогда была пустая, использованная в наших целях, растраченная на звуки и всхлипы и уже никому ненужная.
Мы тогда прижались друг к другу лбами, коснулись губ друг друга в сухом, нежном поцелуе и подрагивая отделились. Я скатилась с гладильного стола и пнула грязную футболку выпавшую из корзины с бельём. А потом пошла в ванну. Нам ещё сумку Соне везти.
Сейчас он не знает об этом случае. Сейчас уже всё по накатанной и после того секса у него была командировка. Потом сухие не яркие ссоры. Потом — всё. Ко-нец.
И вот теперь он тянет за шнурок и развязывает моё платье.
И оно открывается, а его пальцы толкают лямки, которые медленно падают на кровать. Я, как всегда, без лифчика — терпеть их не могу, и смотрю на Марка смело, с вызовом. Он давно не видел обнаженную меня, а сейчас вообще не знает насколько.
Он поднимает взгляд и смотрит прямо в глаза, будто спрашивает о чём-то и видеть это взрослое лицо нерешительным мне непривычно. Оно напоминает того парня, который когда-то сжимал мою руку в ЗАГСе. Марк встаёт ещё ближе, раздвигает мои ноги. Он передо мной на коленях, я перед ним на кровати. Его руки на моих бёдрах, мои — сжимают простынь, чтобы не начать делать лишнего.
Его губы на моих бёдрах, мои — плотно сжаты, чтобы не выдать себя. Его пальцы скользят ровно рядом с тем местом, где нужно и не опускаются ниже. Он знает — это главный ключ ко мне. Интрига. И полное непонимание, когда всё выйдет из-под контроля. Он всё ещё смотрит на меня иногда, а я стараюсь отвернуться, пока не ловлю себя на том, что уже закрыла глаза и откинула голову. Вот вот просто упаду на матрас и отключусь.
— Расслабишься или мне тебя заставить? — спрашивает он дёргая меня на себя. Теперь я сижу на самом самом краешке матраса, так что ещё немного и совсем упаду.
— Марк…
— Ладно, не отвечай. Я уже понял, что ты не скажешь ничего путного!
И он наклоняется и целует меня сквозь бельё, обжигая дыханием, а потом смётся.
— Ты так перепугана. Я был таким козлом? — его вопрос и неожиданный порыв меня не охлаждают, а наоборот, убивают и я падаю, наконец, на матрас, выгибая спину, когда Марк в очередной раз скользит прямо через кружево по моей коже. — Так то лучше, — кивает он.