Максим Далин
Чёртов меч
Елене и Инессе, подкинувшим уморительную идею, с благодарностью посвящается
Пролог
В первых строках повествования автор извиняется перед взыскательным читателем за название.
Дело в том, что в названии настоящей фэнтезийной повести — а автор впервые в жизни пытается писать настоящую фэнтезийную повесть — обязательно должны присутствовать слова «меч» или «дракон», это общеизвестно. Лучше даже, чтобы слово «меч» писалось с мягким знаком на конце — в таком случае в названии чувствовалась бы юность, прямота и общественный вызов… но на это у автора, увы, не хватает духу. Слово «дракон» тоже пришлось забраковать. Ничего не поделаешь, не было там никакого дракона, а обманывать читателя автор никак не согласен.
Остаётся слово «меч». И автор, с горечью просматривая полки книжного магазина, пестрящие настоящими фэнтезийными повестями и даже романами, понял, что Мечи Зари, Мечи Победы, Мечи Возмездия и прочую красоту другие авторы уже забрали себе. Остаётся только назвать эту историю правдиво и скучновато.
Меч, конечно, был говорящий. И придумал его чёрт.
Не Дьявол, Сатана, Люцифер — или как его ещё красиво зовут, владыку преисподней, отца лжи и повелителя мух, которого рисуют то в виде нагого красавчика в железной короне, то в виде рогатого кошмара, вмёрзшего в адский лёд в самом последнем, Иудином кругу. Такой создатель сделал бы мечу честь, но уж ему-то есть чем заняться, кроме подобной ерунды.
Нет. Говорящий меч придумал обычный рядовой чёрт, последняя буква адской азбуки, ходячая хохма с поросячьим рыльцем, гоголевский персонаж, офисный планктон преисподней без карьерных претензий.
Впрочем, в данном конкретном случае, идея показалась вышестоящим недурной. Чёрт даже получил некоторое повышение по службе — должность младшего помощника заместителя смотрителя контролёра температуры в котлах для работников ЖКХ, каковым работникам летом полагалась кипящая вода, а зимой — ледяная. Чёрт принял эту должность — скучная, неплохо оплачиваемая синекура. Он понял, что курировать огненную лаву для плагиаторов и эпигонов, о чём он трепетно мечтал ещё со времён Петрарки, не светит до тех пор, пока весь ад не замёрзнет — и был согласен на любую скучищу с более или менее терпимым окладом.
Но творение говорящего меча стало его творческим взлётом, первым и, возможно, последним. Дань юношеской мечте, романтический порыв, чистый, как хрусталь, горний взлёт того, что чёрт, забывшись, называл душой. Автор даже подозревает, что чёрт, насколько это возможно для нечистого духа, любил человеческую литературу. Во всяком случае, муки её врагов доставляли чёрту больше удовлетворения и радости, чем муки врагов человеческих — и даже Божьих.
После «Ночи перед Рождеством» к русской литературе чёрт особенно благоволил. Он тайком хранил первое издание «Вечеров…», как бесталанный художник-неудачник тайно хранит гениальную карикатуру на себя, сделанную мастером от широты души и весёлости нрава. Чёрта восхищала снисходительность Гоголя к маленькому человеку — и маленькому чёрту заодно — как слегка оскорбляла высокая булгаковская гордыня. «Писать Самого с фаворитами — это конечно, это да, никто и не спорит, — думал чёрт, — но ты вот на безымянных обрати внимание! На тружеников из глубинки! Всё ушло… Серебряный век уже не был на это способен…»
А новые авторы и вовсе не радовали. Свежие образы, изготовленные новыми творцами, не тянули и на карикатуру. Ради своего тайного кайфа, чёрт мог простить писателю чёрт знает, что — самую злую насмешку — но не тоскливое и однообразное убожество. Адский консультант по человеческим литературным делам, в приёмной у которого чёрт иногда ошивался, за кружечкой горячей смолы, закусываемой свежим асфальтом, невесело шутил, что в опусах нынешних писак чёрта не отличишь от ангела — все серые.
Люди зазнались, рассуждал чёрт. Их не интересует ничто, кроме ничтожного собственного «Я» — и эту ерунду они готовы раздуть до божественных размеров. Ага, уже. Человеку всегда хотелось стать богом, но эти далеки не то, что от божеской — даже от собственной, человечьей сути.
Вот всем этим чёрт и раздувал мехи, пока выковывал на адском огне клинок из болезненных амбиций, тщеславия, гордыни, презрения к людям, иногда переходящего в маленькую ненависть, их будничного хамства и страстной жажды секса и денег — больше денег, чем секса.