Чюрлёнис искал в природе в первую очередь настроение. Он трактовал пейзаж как живое существо. Природа могла радоваться, грустить, быть задумчивой или гневной. Не вызывает сомнений, что большое влияние на его творчество оказало пантеистическое восприятие им природы.
Этот пантеизм ярко проявился в его «Рексе», которым художник хотел обобщить свои космические циклы и отдельные картины на эту тему. «Рекс» словно просится в центр между двумя картинами «Сонаты звезд». Рекс – это царь вселенной. Он восседает на высоком троне над планетой, и весь космос вращается вокруг него – оси Вселенной. В «Рексе» Чюрлёнис «графически» скуп в колорите: картина написана в серых, красновато-зеленоватых тонах. Здесь нет цветовых акцентов, ярких цветовых пятен. Там, где художник хочет что-то в картине выделить, подчеркнуть, он оперирует не столько цветом, сколько светом. Темные места он тоже подчеркивает не колоритом, а тональностью. В картине есть и другие элементы графики – строгие, четкие линии, оконтуренные формы. Редки легкие цветовые переходы, а «живописный» мазок и вовсе не виден. Таким образом, решение «Рекса» преимущественно декоративно-графическое, поскольку в картине доминируют декоративное пятно, линия, тональное варьирование светотени.
Надо сразу же оговориться, что Чюрлёнис выбрал такую скупую, аскетическую цветовую гамму сознательно – он боялся обилием цвета отвлечь зрителя от своей главной идеи, от своего замысла.
О своем первом «Рексе» Чюрлёнис сказал, когда возник вопрос, не изображен ли здесь бог: «Только та сила… тот космос, который вращает мир, и то… лишь видение». Значит, когда Чюрлёнис создавал одного из своих «Рексов», он не думал ни о боге, ни о божественном – ему хотелось в «видении» выразить величие космоса. И Чюрлёнис показал это величие, эту силу, «вращающую мир». И тут фантазия художника дошла, видимо, до предела: его силы, как физические, так и умственные, стали иссякать, началась психическая болезнь. Первыми это заметили его друзья.
Больного Чюрлёниса привезли в Друскининкай, где он провел несколько месяцев, затем перевели в Пустельницкую психиатрическую больницу недалеко от Варшавы.
5 ноября 1910 года Чюрлёнис написал свое последнее письмо жене Софии Чюрлёнене-Кимантайте в Каунас, куда в то время она переселилась с дочерью Дануте: «Приветствую тебя, Зосяле, Кастукас. Может быть, скоро увидимся. Целую Дануте».
Когда-то Чюрлёнис мечтал: «Если бы можно было хоть немножко приподнять завесу и увидеть, что будет через три, пять, десять лет…» Ни одно из этих желаний не исполнилось- ему не пришлось ни «скоро увидеться» с женой и дочерью, ни «приподнять завесу» над будущим. Ему не довелось вернуться к своим, чтобы вновь создавать удивительные произведения. Он простудился, заболел воспалением легких и 10 апреля 1911 года скончался. Похоронен Чюрлёнис в Вильнюсе, на кладбище Расу. Один из его варшавских учителей, а затем страстный почитатель Ф. Рушиц сказал в прощальном слове на его похоронах: «Мы, видевшие становление его таланта от первых неожиданных проявлений до поздних, с таким нетерпением ожидаемых шедевров, прощаемся с человеком кристальной чистоты, с другом, полным благородных устремлений, и сохраним глубоко в памяти трагически оборвавшуюся песню… Есть у Чюрлёниса одна картина, хорошо вам известная. Из пробуждающегося света взлетает птица и, обогнув вершину широким взмахом своих крыльев, улетает вдаль. Это картина «Весть». С такой вестью пришел Чюрлёнис. Он был пророком нового молодого искусства, которому дал направление, а своей земле и своим соотечественникам он возвестил о пробуждении в них самих красот весны».
Речь Фердинанда Рущица – это как бы слова прощания всей польской культурной общественности, знакомой с талантом Чюрлёниса. Она характерна тем, что подчеркивает интернациональность искусства Чюрлёниса, который перешагнул узкие границы национальной школы и стал нужен всем народам.
Известие о смерти Чюрлёниса было опубликовано в вильнюсских, петербургских, московских и варшавских газетах разного направления. На его могилу легли венки от литовских, русских, польских деятелей искусства, искренне любивших художника-композитора. Почтило Чюрлёниса и Литовское художественное общество, одним из основателей которого он являлся. Был тут и венок от товарищей по «Миру искусства», с которыми он столь активно сотрудничал в последние годы. В печати появилось много статей с выражением соболезнования по поводу безвременной кончины литовского художника.
В 1911 году в Вильнюсе была организована посмертная выставка картин Чюрлёниса. По инициативе русских художников выставка была перенесена из Вильнюса в Москву. В 1912 году «Мир искусства» устроил в Петербурге выставку Чюрлёниса и вечер его памяти. В Петербургской консерватории состоялся концерт из произведений Чюрлёниса.
В статье Александра Бенуа, напечатанной в № 39 «Речи», говорится, что уже пошла третья неделя, как по инициативе петербургской группы «Мир искусства» открыта посмертная выставка М. К. Чюрлёниса, но почти никто не покупает этих удивительных картин. Бенуа называет Чюрлёниса гениальным художником, «дивным волшебником». Далее он пишет: «В средние века такой человек, как Чюрлёнис, стал бы лжепророком и его сожгла бы господствовавшая тогда церковь». С такой меткой характеристикой нельзя не согласиться. Мы можем лишь добавить, что представители клира в буржуазной Литве примерно того же самого желали произведениям Чюрлёниса (самого художника к тому времени уже не было в живых). Один из официальных выразителей мнения церкви заявлял, что творчество художника не отвечает эстетическим требованиям церкви и потому его искусство получило очень плохую оценку.
«То, что русские музеи не будут иметь произведений удивительного художника-мученика, отдавшего всю свою душу и даже свой разум тому, на что все мы осмеливаемся взглянуть лишь краем глаза,- пишет в заключении Бенуа,- который решился превратить себя в какой-то проводник, по которому передавалось бы высокое напряжение, отсутствие такого художника в наших музеях – не только зло, но и грех. Большой грех приняли на себя те, кто в свое время, еще при жизни Врубеля, не предоставил ему места в музеях, на этой «общественной кафедре» художника. Точно так же и теперь попечители наших музеев берут на себя большой грех, оставляя эти чудесные видения Чюрлёниса на произвол судьбы, отдавая их во власть «вихря жизни», который фатально разбросает их во все стороны».
К. Петров-Водкин говорил: «Гениальный Чюрлёнис дорог нам как выразитель своей мятежной души». И далее: «…картина должна быть так выполнена, чтобы зрителю не пришлось искать в ней детали сюжета: «Что это, камень? скала? облака? вода?» Надо, чтобы она будила чувство, давала внутреннее удовлетворение. И хорошая картина всегда производит такое впечатление: в ней не хочется ничего отыскивать, ничего объяснять…»
В царской России не было ни моральных, ни материальных предпосылок для расцвета искусства. Не удивительно поэтому, что, несмотря на рекомендации отдельных художников и критиков, известные русские музеи не приобрели картин Чюрлёниса. Художественная критика, по справедливости оценив неповторимость художественной формы Чюрлёниса, все же старалась акцентировать мистическое начало, иррациональность содержания, за ними и за символизмом не видя народных истоков творчества художника, естественной его связи с природой, очарования литовской народной поэзии, особенностей музыкальной живописи.
Лишь Советская власть начала всерьез интересоваться наследием М. К. Чюрлёниса, приняла конкретные меры, чтобы сохранить его произведения и сделать их доступными для широкого зрителя. Советское правительство издало декрет от 19-20 ноября 1918 года о возврате произведений М. К. Чюрлёниса из Москвы, где они сохранялись во время войны, в Литву. Глава Временного революционного правительства Литвы В. Капсукас подписал «Декрет о создании Литовского государственного музея». Было принято специальное постановление о национализации художественного наследия Чюрлёниса. Основу музея должны были составить в первую очередь произведения М. К. Чюрлёниса. В постановлении о национализации картин Чюрлёниса они причисляются к «созданиям человеческого гения», к величайшим культурным ценностям. Чюрлёнис назван в этом постановлении «выходцем из трудового народа Литвы». Таким образом, в 1918-1919 годах Советская власть из всех литовских художников наиболее высоко оценила М. К. Чюрлёниса.