И еще об одной биографической «неточности», кочующей из публикации в публикацию. Борис Леман в упомянутой уже монографии «Чурлянис» ошибочно пишет, что Кастукас поступил в музыкальную школу князя Огинского в 1884 году, в девятилетнем возрасте. Случилось это пятью годами позже – в 1889-м.
Глава вторая. В «жемайтийском Версале» (1889–1893 годы). Плунгяны
Старший сын Чюрлёнисов покидал родное гнездо, вынужденно свитое на чужом подворье. У дома Крисюкаса, скряги, «достойного пера Мольера», в день отъезда Кастукаса было как никогда многолюдно. Проводить сына органиста собрались не только все его семейство, но и соседи, друзья.
– Кастукас уезжает!
Понятно: уезжает не навсегда, и всё же… Кастукас был растерян: всех надо обнять, поцеловать, каждому сказать доброе слово!
Хозяином положения, распорядителем, как обычно бывает в такой ситуации, оказался возница Янкель. (О нем в Друскениках говорили: «светившийся добротой».)
– Всё, всё, всё! Пора! – робко скомандовал Янкель.
Кастукас послушно вскочил в повозку; лошадка взяла с места, пассажир ввалился в парусиновую будку. Вздрогнул и тихонько зазвенел под дугой колокольчик. Тряская, без рессор, колымага загрохотала по Гродненской улице, заглушая цокот копыт, прощальные выкрики близких Кастукасу людей.
На железнодорожную станцию Поречье, к поезду, поспели вовремя.
Прекрасно зная, куда и зачем едет Кастукас, Янкель прощаясь, спросил:
– Значит, в Плунгяны?
– В Плунгяны.
– К князю Огинскому?
– К князю Огинскому.
– От Плунгян до моря, говорят, рукой подать. Верст пятьдесят. Может, и больше, но не намного. Значит, увидишь море.
– Может, увижу.
– Увидишь, увидишь! Потом расскажешь, какое оно – море.
«Восходящий корнями» к языческим временам
Монументальный въезд в имение князя Михаила Огинского свидетельствовал о древности и величии рода: в нишах каменных столбов по обе стороны решетчатых ворот сторожевую службу несли «окаменевшие» рыцари, на самих же столбах восседали львы, держащие в лапах геральдические щиты.
Первое упоминание об имении относится ко второй половине XVI века. Естественно, князь Огинский был не первым его владельцем. В 1806 году оно принадлежало Платону Зубову, последнему фавориту императрицы Екатерины II. В 1873-м племянник Платона Зубова Александр продал усадьбу князю Михаилу Огинскому. Интересна связь семеств Зубовых, Огинских и Чюрлёнисов, но об этом позже.
Построенный по приказу князя в классическом стиле двухэтажный дворец (жилой дом семьи Огинских), с порталом и флигелями, другие строения (дома для прислуги, конный завод в неоготическом стиле, конюшня, «часовой дом», прачечная, оранжереи и т. д.) были органично вписаны в старый парк. Интерьер дворца был украшен лепниной, декоративными печами, наполнен коллекционной мебелью, живописными портретами, мраморными бюстами, фарфором, гобеленами, коллекциями – нумизматической и ювелирных изделий; князь был страстным коллекционером. Гордостью Огинского были библиотека и архив.
Парк разбили на берегах небольшой речки Бабрунгас. Через речку и другие водоемы перекинули мостики. Между дворцом и конюшней соорудили пруд с фонтаном. Фонтан украшала бронзовая скульптурная композиция «Венера с купидонами». В пруду плавали лебеди, водные черепахи. Парк заселили животными и птицами – косулями, зайцами, фазанами, павлинами.
Один из старейших и крупнейших в Литве дуб – дуб Перкунаса[13], «восходящий корнями» к языческим временам, рос в имении князя Огинского.
Легенда гласит: возле этого дуба жрица Галинда разжигала священный огонь. Однажды ее возлюбленный отправился на войну против крестоносцев, чтобы защитить свою родину. К сожалению, он так и не вернулся. Главный священник, видя слезы и душевную боль Галинды, начал убеждать жрицу, что только священный огонь может утолить ее земную боль. Однажды, когда Галинда плакала под дубом, в дерево ударила молния. Дуб сильно тряхнуло, в его ствол насыпалось немного земли, и вскоре из ствола дуба пророс цветок невероятной красоты.
По другой легенде, в дуб ударила молния, когда после крещения жемайтийцев возле него потушили священный огонь. Может быть, этот дуб и легенда стали основным сюжетом театрального занавеса, который много лет спустя Чюрлёнис расписывал для литовского культурного общества «Рута»[14].
Кстати, о христианизации населения Великого княжества Литовского. Процесс этот оказался затяжным и сложным. Лишь в 1386 году великий князь Ягайло принял католичество. Однако еще долгие века после этого языческое сознание и языческие традиции оставались частью народной культуры, что нашло отражение и в живописном искусстве Чюрлёниса.
14
Учреждено в Вильне в январе 1909 года (действовало до 1914 года, до начала Первой мировой войны).