Свой выбор Чюрлёнисы остановили на том имении, с которого, собственно, и начиналась жизнь в Друскениках в далеком 1878-м.
Назвать приобретение Чюрлёнисов «усадьбой» было бы правильнее, но у читателя может сложиться ложное представление, поскольку усадьба в понимании многих – это отдельное поселение, комплекс жилых, хозяйственных, парковых и иных построек, а также, как правило, – усадебный парк, составляющий со строениями единое целое.
Имение состояло из двух бревенчатых домов: один, выходивший фасадом на улицу, был более или менее в приличном состоянии; второй – в плачевном, из щелей между бревнами торчал мох, двор походил на деревенское гумно.
Сумма требовалась немалая – тысяча рублей!
Пани Просинскене дала деньги с рассрочкой на десять лет, без каких-либо процентов; выплачивать следовало по 100 рублей в год.
Сильно забегая вперед, скажем следующее. По причине болезни, а затем и смерти нашего героя, Константинаса (сына), Чюрлёнисы не смогли выплатить всю сумму в срок. Последние 100 рублей были готовы отдать только в 1912-м. Госпожа Просинскене отказалась принять деньги:
– Зная о постигших вашу семью несчастьях, я не могу их принять…
Оба дома продавались без земельного участка. Землей владели трое крестьян, и участок приходилось арендовать, выплачивая 18 рублей в год.
Константинас и Аделе решили сдавать ближний к улице дом на лето дачникам или курортникам (нужно же содержать семью и копить деньги на погашение долга), а жить в дальнем, сделав перепланировку и ремонт.
Отец семейства, человек, казалось бы, совершенно далекий от хозяйственных и тем более строительных дел, непривычный к физическому труду, засучил рукава и с воодушевлением взялся за перестройку дальнего дома. С помощью друзей и старших детей он превратил его в уютное трехкомнатное жилище. Аделе в ремонте участия не принимала – она была беременна Валерией.
Привели в порядок и дом, предназначенный для сдачи. Чтобы не отпугнуть потенциальных съемщиков, нужно было облагородить неприглядный фасад.
Промозглым осенним днем, когда руки ни к чему не лежали (да и должен же человек когда-то отдыхать от трудов праведных!), Константинас (отец) пошел прогуляться по Друскеникам. Шел по тихим улочкам и присматривался к домам. Перед одним из них остановился, походил туда-сюда и – быстрым шагом – к себе на Надозёрную.
– Я знаю, как будет выглядеть наш дом! – сказал он с порога Аделе.
– Какой? Этот? – спросила жена.
– Нет, тот, что будем сдавать.
На следующий день Константинас с помощью детей уже обшивал фасад досками. Дом выкрасили в песочный цвет. Той же краской покрасили забор, ворота и калитку. Стены дальнего дома просто побелили.
Дом следовало сдавать меблированным – приобрели кровати, столы с красивым орнаментом, мягкие кресла и платяной шкаф в прихожую.
Весна! Константинас приступил к копке грядок. Вообще-то по договоренности с женой огородом должна была заниматься Аделе, но Константинас старался помочь ей в тяжелой работе, тем более что у Аделе на руках была годовалая Валерия. Себе Константинас «присвоил» сад. С особым удовольствием он занимался разбитым перед домом цветником, ему помогали дочери. Проходившие мимо отдыхающие поинтересовались у играющих во дворике детей:
– Здесь живет садовник?
Девочки, смеясь, отвечали:
– Нет, здесь живем мы. Папа наш – органист. Как он играет, можете услышать в костеле.
– Ну а цветами-то вы торгуете?
– Нет, не торгуем, но если вам так нравятся наши цветы… – девочки быстренько собирали букет и протягивали курортнику или курортнице: – Пожалуйста, возьмите!
– Что вы!
– Берите, берите! Цветов у нас столько, что всем хватит.
В заборе с дальней стороны огорода имелась калитка. Она, по словам Ядвиги Чюрлёните, была для детей «волшебной дверью», которая позволяла им оказаться «наедине с природой».
Дети любили убегать в небольшой березнячок: те, что постарше, лежа на траве, там читали, младшие любили просто поиграть и поваляться. Глядя в небо, давали волю фантазии – спорили, откуда и куда плывут облака, какое облако на что похоже.
Кастукас, приезжающий в родительский дом при первой возможности, частенько выходил за калитку или, опершись на забор, любовался закатом. Солнце словно скатывалось за песчаный, поросший можжевельником, холм, возвышающийся за березняком. Позже, приезжая с варшавскими друзьями, вел их за калитку: