— Спасибо, — сказал Бутлер с сомнением в голосе, — ты можешь подождать в нижнем салоне?
Нахман Астлунг, заместитель министра, подтвердил показания Офера. Каждый налил себе кофе, взяв со столика чашку совершенно механически. Во всяком случае, он, Астлунг, ни на миг не задумался, почему взял эту чашку, а не другую. И если в одной из них уже был яд… Хотя, как мог быть яд в пустой чашке?
— О! — сказал Астлунг, округлив глаза. — Тогда выходит, что убит мог быть любой из нас! Тот, кто случайно…
— Не нужно строить гипотез, — прервал комиссар рассуждения Астлунга.
— Скажи мне, в каких вы были отношениях с господином Кацором?
— В нормальных. Я понимаю, что ты хочешь… В нормальных. Спорили. Бывало — на высоких тонах. Как все.
— Он действительно сказал сегодня, что выходит из партии?
— А? Да… Это, конечно, удар, мы его все уговаривали. Я так и не понял причину. По-моему, до завтра он бы передумал. С его-то взглядами в партии Труда делать нечего.
— Скажи, а раньше… Кому-нибудь могло придти в голову, что Кацор предаст?
— Ты называешь это предательством? Политический ход, не более. Момент, конечно, катастрофически неудобный… Впрочем, можно это назвать и предательством. Да, мы это так и называли. Ты думаешь — это повод для убийства? Это же кошмар! Кошмар! Перед самыми выборами…
Разговор с Кудриным и Полански не дал ничего нового. Когда Бутлер раздумывал о том, отпустить ли всех четверых по домам или продолжить допрос, зазвонил телефон и Моше Бар-Нун из экспертного отдела сообщил:
— Отравление цианистым калием. Никаких сомнений.
— Где был яд? В чашке? В кофейнике?
— Ни там, ни там. И ни в одной из остальных чашек. Нигде. Кроме, конечно, организма убитого.
Комиссар положил трубку и спустился вниз. Обыск в большом салоне уже закончился, эксперт Борис Авербах на вопрос комиссара ответил кратко:
— Ничего. Никаких капсул, пакетов, растворов. Если здесь и был цианид, то, значит, у кого-то из гостей.
— Не было у них ничего, — раздраженно сказал Бутлер, — их обыскали в первую очередь. Видел бы ты эту процедуру…
— Представляю, — хмыкнул Борис.
— Я не могу их задерживать против их воли, — продолжал Бутлер. — Они все депутаты кнессета. И если кто-то решит плюнуть мне в…
— Их адвокаты дожидаются на кухне, — сказал Борис, — и очень недовольны.
Ночь была бессонной. Подозреваемые разъехались около десяти, каждый со своим адвокатом. Бутлер остался на вилле, где полицейские из отдела по расследованию убийств обшаривали каждый сантиметр. Нудная процедура — на вилле было три этажа, один из них — подземный, одиннадцать комнат, два больших салона и один малый, две ванны, огромная кухня…
Жена и сын убитого нагрянули ближе к полуночи. Хая Кацор прибыла из Эйлата, где принимала морские ванны, а сын Эльдад — из Кирьят-Шмоны, где проходил службу. Сцена, которую закатила вдова, к расследованию не имела никакого отношения, пересказывать ее мне Роман отказался. Он вернулся в управление, не имея ни одной версии, достойной внимания.
Итак, цианид не обнаружили нигде — не было следов яда и на кухне. Поскольку труп, тем не менее, как говорится, имел место, из этого следовало, что полиция допустила просчет, позволив убийце скрыть следы преступления. Когда и как это произошло? Все четверо утверждают, что после того, как Шай упал лицом на стол, вплоть до прибытия полиции никто ни до чего не дотрагивался. О том, чтобы кто-нибудь взял одну из чашек (или все?) и помыл, не могло быть и речи. Если, конечно, все четверо не состоят в преступном сговоре. Могли они договориться друг с другом, пока не было полиции? Могли. Но — зачем? Они что — дураки? Они не понимали, что, избавившись от малейших следов яда, неминуемо спровоцируют подозрение в том, что убийство было задумано и совершено сообща? Узнали о предательстве Шая Кацора, возмутились… Глупости. Мало ли кто переходит из одной партии в другую, пусть даже накануне выборов! Разве что этот переход мог повлечь за собой некие разоблачения, совершенно нетерпимые для «Ликуда»… Могло быть так? Даже если могло, это ничего не решает. Если эта четверка узнала о переходе только в тот день от самого Шая, когда, черт возьми, они могли найти цианид, когда обдумали свое поведение? Это должен был быть экспромт. Чепуха. Или нет? Ведь наверняка Шай Кацор не в то утро решил переметнуться в чужой лагерь. Он должен был обдумать этот шаг. Это могло отразиться на его поведении. Кто-то мог догадаться… Может ли догадка послужить основанием для убийства? Чушь и еще раз чушь.
К утру несколько бригад, всю ночь выполнявших поручения комиссара, доложили о результатах. Роман внес полученные сведения в компьютер и прочитал выводы.
Шай Кацор и его гости, согласно свидетельским показаниям, встречалась для обсуждения политической ситуации в пятый раз. Первые четыре раза собирались на тель-авивской квартире Полански, но в более широкой компании, на одной из встреч был еще министр абсорбции Вакнин, на другой — министр обороны Битон, однажды заехал на полчаса премьер-министр Садэ. Присутствовали также Рина, жена Полански, и их трехлетняя дочь, которая вносила в дискуссию элемент неожиданности, дергая гостей за ноги и прочие части тела. Пили кофе, чай и холодные напитки. Отравить любого из присутствующих была масса возможностей. Вот только причины не было — никому и в голову не приходило, что Шай Кацор намерен подложить партии такую, извините, свинью.
Итак, на прежних встречах эти четверо имели возможность убить Кацора, но не имели причины. А на последней — имели причину, но никакой возможности. А может, и причины не было? Комиссар подумал, что слишком рано удовлетворился найденным объяснением — предательством Кацора. Не было ли это простым совпадением? И причина убийства была в ином? Тогда — у кого из четырех?