— Что это все значит?
— Это просто провокация! — поддакнул Грош-Ценаев, чутьем понимая, что грядет расплата.
— Успокойтесь, мы сами пока не знаем, где Мария, — сообщил Савушкин. — Андрей, откуда эта кассета?
— Я же сказал, у КПП на бордюр забора кто-то подбросил. Вот записочка: «в уголовный розыск».
Тут зазвонил мобильный телефон у Белозерова.
— Тише! — прикрикнул он. — Да, Варвара… Что? Кассету подложили? Ага, послание от Маши. Обещала вернуться? Вот видите, хорошая какая новость. Да, принесите ее нам, вместе посмотрим! — Белозеров отключил телефон. — Такую же кассету сегодня подложили Варваре и Курбану.
— Можно еще раз включить? — попросила Самобрехова.
— Дерьмо вопрос!
Андрей отмотал на начало, включил на том месте, где Маша махнула приветственно рукой.
— Можно на «стоп-кадре»? Смотри, Саврас, это та самая цепь, которая у нас пропала.
— Она самая, — кивнул Саврас. — Родная…
— Я потом ее стоимость вычла из зарплаты директора, — припомнила Самобрехова. — Царапкина отвечала за реквизит.
— А где она сейчас? — спросил Савушкин.
— Цепь?
— Цепь на экране… — усмехнулся Савушкин. — Директор!
— Директор умерла… Но цепь тут ни при чем… — поспешно ответила Самобрехова.
— Между прочим, господа сыщики, тот, кто украл цепь, тот похитил и девушку! — вдруг не без торжества объявил Грош-Ценаев.
— Вы правы, господин сочинитель, — согласился Савушкин. — Если и не похитил, то имеет отношение к ее исчезновению! А отношение как раз имеют все те, кто был на съемочной площадке! Но цепь могли и продать как своего рода раритет вашего знаменитого фильма.
— А скажите, сохранился ли исходный видеосъемочный материал? — поинтересовался Белозеров.
— Понятия не имею, — пожала плечами Самобрехова. — Все в архиве канала.
— Сохранились! — объявил Кошкин и вытащил из папки бытовую видеокассету. — Вот все, что снято по этому эпизоду.
— Откуда? — изумился Белозеров.
— Мы, Кошкины, всегда умели находить общий язык с людьми…
Он вытащил послание от Маши и вставил новую кассету. Это был исходный, рабочий, материал для монтажа: один за другим бесконечные дубли сидящей на полу Маши, палача в красном балахоне и капюшоне… Камера елозит по подвалу, захватывая Самобрехову. Она бросает резкий взгляд на оператора: «Ну, кто ж так снимает!»
Савушкин не удерживается от реплики:
— Зато мы сейчас всех тут увидим…
Промелькнула и Варвара. Кошкин остановил кадр: Шпонка со спесивым видом наблюдает за съемками, ухмыляется…
— Давай дальше! — распорядился Белозеров.
На съемочную площадку выплыла Самобрехова, подошла к Маше: «Стоп, стоп, стоп. Опять ты путаешь слова! Никакой отсебятины. Ты должна ныть и плакать по-настоящему. — Она повернулась к Варваре. — Мамаша, может, ремешком угостишь, чтобы получилось естественно?»
Варвара усмехается: «За отдельную плату!»
Самобрехова. «Мы можем и другую девочку подыскать. Ты что — никогда не плакала?»
Маша. «Никогда!»
Самобрехова. «Ну, давай, Машенька, постарайся… Ты же умница!»
Варвара. «Ну, хватит выпендриваться! Столько людей собралось из-за тебя! Плакать она у нас разучилась!»
Варвара подходит к Маше и неожиданно отвешивает ей легкую пощечину.
Маша. «Фашистка!» На глазах у нее слезы.
Самобрехова. «Вот так уже лучше! Мотор!»
(Слышен голос оператора за кадром:) «Я не выключал».
Самобрехова. «Где свет, черт побери!»
Мимо камеры торопливо пробежал парень. Вспыхнул свет.
Самобрехова. «Работаем! Мотор!»
Маша всхлипывает: «Папочка, миленький, спаси меня. Пожалуйста, отдай им эти деньги. Они хотят меня убить!»
— Вот и все, — сказал Кошкин и выключил магнитофон.
— А вы, оказывается, истязали ребенка! — жестко произнес Белозеров.
— Ну, не надо, а? — заюлила Самобрехова. — Сами видели, кто ударил!
— А ремнем выпороть кто просил?
— Ну, это для красного словца.
— Или красного от побоев лица? — Белозеров даже подался вперед.
— Кстати, что это за парень промелькнул? — спросил Савушкин.
— Инженер по свету. Он уволился после съемок, — хмуро ответила Самобрехова.
— Вот он, скорей всего, и свинтил эту цепь, — вставил оператор.
— Как его фамилия? — спросил Савушкин.
— Какая-то такая фамилия, типа писателя дореволюционного, — сморщил лоб Саврас. — Некрасов… Пушкин…
— Да нет, нет, какой Пушкин… Типа Герцена, — заметила Самобрехова.