— Разве ты наша киса? — с сомнением в голосе спросила она, поглядев на кошку.
Кошка соскочила с дивана и спряталась под шкафом.
— Мне кажется, что это не она, — сказала миссис Стенгрум.
Я позвонил Бинки и попросил зайти. Он оглядел кошку и покачал головой.
— Эта кошка гораздо меньше Цицы.
— Она похудела.
— Наполовину?
— Значит, вы думаете, что это не Цица?
— Нет, это не она.
Господи Боже мой! Неужели мне придется жить с кошкой, не зная точно, Цица она или какая-то приблудная? Я позвонил Мэй. Ее не было дома, но после обеда она мне перезвонила. Я рассказал ей о своих затруднениях.
— Посмотрите ей на уши.
— Зачем?
— Вы что, собственную кошку не знаете? Ей в детстве вырвали в драке кусочек уха.
— Правого или левого?
— Правого. А может быть, левого.
— Вы что, собственную кошку не знаете? — спросил я.
Я сказал, что практически все кошки когда-нибудь подрались и у всех повреждены уши, и попросил Мэй прийти, осмотреть форму и размер повреждения и точно установить, Цица это или самозванка.
Она пришла. Еще стоя в дверях, она посмотрела на спрятавшуюся под креслом кошку и сказала:
— Привет, Чернушка.
— Посмотрите ее ухо.
— Да зачем мне смотреть ее ухо? Я и так знаю, что это Чернушка.
— То есть Цица?
— Нет, Чернушка.
Но она все-таки посмотрела ухо.
— Ну, конечно. Никаких сомнений быть не может. Конечно, это Чернушка.
Мэй ушла. Но меня не убедила. Возьму в дом чужую кошку, а потом, месяцев через восемь, как предсказывает подруга моей жены, объявится настоящая Цица. Со мной всегда случается что-нибудь подобное.
И вдруг, как всегда после больших треволнений, я почувствовал страшную усталость и лег на диван. Сколько я всего перенес из-за этой проклятой кошки (если это действительно та самая проклятая кошка)! Я из-за нее плакал, страдал от потери близкого существа, испытал самые разнообразные чувства: печаль, горе, ярость. Я чувствовал себя брошенным. Я стыдился самого себя; может быть, это и глупо, но мне было стыдно, что какая-то кошка превратила меня в старого сентиментального дуралея. В то же время я был доволен. Значит, я еще способен испытывать нормальные человеческие чувства. А я уж было начал в этом сомневаться. Может быть, я и не нашел Цицу, но, по крайней мере, нашел самого себя. С другой стороны, если я нашел такого себя, не лучше ли мне снова его потерять?
Я заснул. Когда я проснулся, Цица лежала у меня на груди, положив правую лапку мне на левое плечо и, как встарь, полуобнимая меня.
Теперь у меня уже не оставалось сомнений. Да, это Цица.
Очередное исчезновение
Три дня я не выпускал Цицу на улицу. На четвертый я открыл дверь почтальону, и она стрелой проскочила у меня между ног и исчезла в кустах. Я и охнуть не успел. Но через час она вернулась, более того, вспрыгнула в окно, что еще раз подтвердило, что это была Цица, и никто другой.
Это быстрое возвращение успокоило меня: значит, ее можно выпускать гулять. Но когда я ее снова выпустил, она опять исчезла. Прошло два часа, четыре, целая ночь — а Цицы все не было.
— Дьявол! — выругался я, но особенно волноваться не стал. Не потому, что больше ее не любил, но сколько же можно волноваться? За последние недели я истратил свои стрессовые резервы до последней капли. Кроме того, я знал, что она жива-здорова и находится где-нибудь поблизости.
На следующее утро зазвонил телефон. Женский голос спросил:
— Вы нашли свою кошку?
— Я ее не только нашел, но и снова потерял.
— Она у нас. — Женщина назвала адрес. Она жила на Мюнстер-роуд — совсем близко.
Я пошел к ней.
Дверь открыла девочка и позвала мать.
— Сейчас я ее принесу. Я заперла ее в уборной. В доме я ее оставить не могла — моя собственная кошка разорвала бы ее в клочья.
Она рассказала мне, что прошлым вечером, придя домой, нашли на пороге дрожащую черную кошечку.
— Но как же вы узнали мой телефон?
— Утром я пошла в парикмахерскую и увидела ваше объявление в витрине журнального киоска.