цицерон-15

–Точно, она.

Протягивает мне. Я изучаю, чего в бумаге написано: предъявитель сего является сержантом НКВД, работающим в здании НКВД в должности сержанта. Да, сильный докумЕнт.

От опытного производства впечатление, как от помойки. Исправные и ломаные станки, и инструменты свалены в одну грязную кучу, называемую цехом. Народ бестолково шляется из одного угла в другой. Это чего они могут здесь произвести?

Никто не хочет разговаривать по поводу автомата. Поступил как всегда. Нескольким дал в тыкву, а кое кому в торец. Помогло. Через неделю навёл в цехах порядок. Через две получил оснастку, через три приступили к изготовлению калашникова. За два месяца наклепали триста штук автоматов и почти триста тысяч патронов.

Непонятливые интеллигенты спросят, как мне это удалось?
Поднял в НКВД материалы на директора завода. Фамилия его Розенблюм. Старый большевик с партийным стажем чуть ли не с начала прошлого века.
Нажравшись, директор вспоминает о проживании с Ильичом в Париже. Розенблюм настолько близок к Ильичу, что ближе некуда. Приезжал в Париж невзрачный человечек Джугашвили-Сталин. Розенблюм с Ильичём, за время пребывания швили в Париже, залечили по три трипера, а тот даже ни разу по девкам не сходил.
В кремле место Розенблюма занимают выскочки, а старые большевики вынуждены пребывать в провинции.
Да, такие разговоры про товарища Салина потянут на десять лет непрерывного расстрела. Вот почему подлюка директор не хочет делать калашникова. Понимает, что из мосинки в него столько пуль не выпустить, сколько можно засадить из калашникова.
Тут же из НКВД позвонил в приёмную товарища Сталина и сообщил секретарю, что необходимо срочно переговорить. В местном НКВД имеются материалы, дискредитирующие хозяина.
Секретарь всполошился и пригласил к телефону самого. Сталин, узнав подробности, приказал доставить материалы.
С материалами и Федей, в качестве шофёра, прикатили в Москву. Хозяин ознакомился с доносами и спросил:

–Что Вы об этом думаете?

–Подлюка набивает себе цену в глазах местных партийцев. Хочет показать, что неприкасаем и ему не страшно никакое НКВД. Будет и дальше сочинять небылицы, чтобы усидеть в кресле и ничего не делать. Даже не захотел разговаривать про освоение новой продукции. Зачем? Его тронуть никто не можнет, по крайней мере, он сам так считает.

–Вы думаете, он сочинил про Париж?

–Конечно товарищ Сталин. Сколько по стране шляется мошенников, изображающих родственников Маркса или московских руководителей! И этот не был в Париже. Насочинял про Ильича. Боюсь, что он ещё наврёт и нанесёт партии больИй вред.

–Что Вы предлагаете?

–Я бы по свойски расправился с партийной верхушкой Тулы. Подумать надо! Слушают пакости про советских руководителей, не верят в них, но ничего не предпринимают, чтобы прекратить распространение клеветы на советский строй.

–Конкретно, что Вы предлагаете?

–Расстрелять, конечно условно.

Услышав про "расстрелять" товарищ Сталин хотел одобрительно кивнуть головой, но потом пожурить нового зама НКВД за чрезмерную поспешность. Он, товарищ Сталин, предполагал массово расстреливать, зажравшихся чинуш, изгадивших идеи коммунизма, через год, два. И сегодня есть кого расстрелять, всяких каменевых и зиновьевых.

Однако расстрелять условно? Это настолько неожиданно, что товарищ Сталин подавился трубкой,-только раскурил свежий табак и хотел сделать первую затяжку, самую сладостную, но вместо того затянул в рот трубку. Подавился и закашлялся. Силы оставили товарища Сталина и он рухнул в кресло, как спиленный тысячелетний дуб.

Прокашлявшись, товарищ Сталин пожурил нового зама НКВД за гнилой либерализм.

–Что за гнилой либерализм Вы развели! Как это расстрелять условно? Кого Вы хотите условно расстрелять?

Я вскочил, стал по стойке смирно и проорал:

–Виноват, товарищ Сталин!

Сталин наконец отдышался и слегка успокоился:

–Так как это "расстрелять условно", товарищ Филимонов?

–Виноват, товарищ Сталин. Дело в том, что в Туле надо расстреливать всех партийцев или почти всех.

–Мне нравится Ваша постановка вопроса, товарищ Филимонов. Однако "условно"?

–Горе в том, товарищ Сталин, что если расстрелять, тогда кто будет выполнять задание по производству автоматов? Я один не справлюсь. Полагаю, приговорить их условно к расстрелу до момента выполнения программы производства автоматов. А, потом и расстреляем.

Объявить приговор. Чтобы работали лучше, некоторым приговор привести в исполнение после оглашения. Другим сообщить, что возможно помилование, но при условии героического труда по производству автоматов.

На Дальнем Востоке через два, три года ожидаются провокации японской военщины. Сформируем из условно расстрелянных штрафные батальоны и бросим в бой. Тех, кто погибнет за родину, реабилетируем. А, оставшихся в живых, расстреляем.

Если расстрелять сразу, то оборвём ниточки, идущие в другие города или даже Москву. Расстрельный приговор заставит тех, кто отрицает вину, сознаться и выдать сообщников, пообещаем за это отсрочить исполнение приговора.

Получается, товарищ Сталин, что условный приговор выгоден советским гражданам. А, не советским и врагам Советской власти не выгоден.

Сталин закусил трубку. Как мягко стелет новый зам! Всё разложил по полочкам и судя по всему прав во всех отношениях! Но, условно? Этого же не было в юридической практике?

Решил подбросить Сталину ещё одну мысль, как грешник бросает на весы перед входом в ад последнее, совсем маленькое, своё хорошее намерение.

–Условным приговором, товарищ Сталин, покажем зарубежным друзьям, что враги клевещут на наш строй, упрекая в излишней жестокости.

–Хорошо. Действуйте, но помните, товарищ Филимонов, ответственность за выполнение решения правительства с вас не снимается.

Выхожу из кремля, а машины с Федей нет, не иначе, подлюка, на казённом лимузине подался по бабам.

Прождал с десяток минут. Наконец, подруливает окоянный. Затормозил так, что если бы я не отскочил в сторону, то задавил бы, подлец.

Машина остановилась, из двери выпадывает сам Федя и бабы. Всего две штуки, но от писка и мельтешения кажется, что их не меньше батальона. Федя со всей своей широтой предлагает мне одну, дескать вторая,-его.

Ну, у меня свой способ делёжки баб. Вызываю кремлёвский караул и всех волокут на гауптвахту. Бабы думают, что это новый способ в сексуальных отношениях и аж вижжат от предвкушения.

Начальнику караула разъяснил задачу. Он сначала не совсем понял о чём речь и даже пытался возражать. В ответ я пообещал похлопотать лично у товарища Сталина о его переводе из Москвы ко мне в Тулу. Где безусловно, столь выдающийся, как он начальник, получит по заслугам.

Начкар сдулся и сделал всё, как я велел. В результате бабы остались довольными, чего не скажешь о Феде. Его спеленали и уложили в багажник лимузина. Примерно на неделю я забыл о Феде. В багажнике временами постукивало и пованивало. Чем дальше, тем постукивало меньше, а пованивало больше. Чтобы количество вони не увеличилось чрезмерно, приказал развязать Федю и обмыть от очистков. С тех пор у меня был личный и доверенный сотрудник, совершенно не употребляющий алкоголь.

Зная нравы, царящие в московских гарнизонах, был уверен, чо на меня донесут, так и случилось. Я не пытался выехать из Москвы, а задержался в наркомате. Через полдня последовал неожиданный для всех, но не для меня, вызов к товарищу Сталину.

Товарищ Сталин вне себя. Не отвечая на приветствие и не приглашая сесть, видимо надеясь, что с сегодняшнего дня насижусь, сунул под нос бумажку.

Бумажка оказалась подробным описанием того, как обошлись с женой французского посла, в караульном помещении кремля. Такая порнуха!

Муж поребовал от товарища Сталина наказания виновных и расследования инциндента, как написано в бумажке.