В трех шагах от такси он уловил движение, чью-то шевельнувшуюся тень, легкое колебание воздуха — внезапную опасность. И увернулся, уходя от подлой атаки. Бита прогудела в дюйме от плеча и качнулся обратно, чтобы нанести новый удар. Но ловкая ладонь без труда остановили ее, словно надувную колотушку.
Илон встретил взгляд разъяренного Дэна, который надулся и покраснел от безуспешной попытки вырвать свое убойное оружие. Захват, болевой прием, вывернутая со смачным хрустом рука, поросячий визг, перехваченная бита и крепкий прямой удар кулаком прямо в морду.
Схватка закончилась быстрее, чем Илон успел сообразить, что произошло. Дэн с разбитым лицом рухнул без сознания между машинами, а Илон отбросил биту и, потирая костяшки пальцев, заскочил в такси.
— В институт трансплантологии! — рявкнул он, наблюдая, как опускается дверца.
Эдварду начинало казаться, что он бродит кругами. Место, где он очутился каким-то мистическим образом, оказалось настоящим лабиринтом. Мрачные тоннели перетекали в светлые и обратно. Где-то они ветвились на два или три новых. И так до бесконечности. Сперва он присматривался к ним, выбирал, пойти налево, прямо или направо. Но в итоге махнул рукой и теперь просто шел, куда глаза глядят.
Он запыхался, боль в боку разрасталась, было тяжко идти. Много раз он останавливался, чтобы перевести дух, раз за разом возвращаясь к мысли о том, что его все-таки настигла смерть. И теперь не он, а лишь его проклятая душа слоняется по пустынному лабиринту и, быть может, будет слоняться здесь вечность. В наказание за то, что он совершил там, в своей спальне, у приоткрытого окна.
Тоннели то поднимались, то уходили вниз, то плавно, почти незаметно поворачивали, то резко изгибались. Однако, чем дальше он шел, тем запущеннее и темнее они становились; через некоторые приходилось пробираться буквально на ощупь, высматривая свет впереди. Он кричал в пустоту, звал на помощь и все время пытался уловить хоть какой-нибудь звук или отзвук. Но слышал лишь собственные шаги. А если замирал, то не слышал вообще ничего.
От отчаяния Эдвард уже подумывал вернуться назад, к самому началу, но понял, что просто не найдет обратной дороги. Поэтому вновь поплелся вперед, окруженный тьмой очередного тоннеля.
Боль настигла его прямо во мраке, словно под ребра загнали толстую иглу. Пришлось остановиться. Пришлось сесть, прислонившись спиной к стене, чтобы сделалось легче. Темноты он никогда не боялся, а теперь не страшился и смерти, поэтому ему было все равно, где сделать вынужденный привал, — хоть в пасти у демона.
По спине почему-то бегала странная мягкая дрожь, как если бы на нее сыпали тонкие струйки песка. Эдвард отстранился от стены, и дрожь тут же сгинула. Что-то было за стеной, и он вновь прильнул к ней, понимая, что это никакая не дрожь, а мелкая, почти незаметная вибрация, идущая из-за преграды, за которой словно стучал огромный мощный мотор.
— Эй, здесь есть кто-нибудь?!! — без надежды крикнул он в темноту.
И в пяти шагах от него, как по волшебству, сквозь бесшумно открытую дверь пролился яркий белый свет, размывая густой морок. Таинственный пролом в стене вспыхнул так неожиданно, что Эдвард оцепенел, беззвучно шевеля губами.
Возможно, он еще долго таращился бы на таинственную и единственную дверь во всем этом проклятом лабиринте, если бы его, словно молотом со всей дури, не огрела одна беспокойная мысль: «А вдруг закроется?!!».
Эдвард подскочил и, плюнув на больной бок, ринулся к источнику света, опасаясь, что он может угаснуть. В любой иной ситуации он бы поостерегся заглядывать вот так — безрассудно, сломя голову. Но сейчас таинственные врата, отозвавшиеся на его отчаянный зов, будили в нем лишь детское любопытство, а отнюдь не страх.
Глаза у Эдварда полезли на лоб. Он опять остолбенел, все еще не веря в то, что хватал, щупал его изумленный взгляд. Так и застыл на пороге — скованный фантастическим видом, не в силах сделать и полшага. Потому что там, за дверью, скрывался удивительный мир, запертый внутри просторного круглого зала. В этом мире по воздуху летали черные железные осьминоги размером с футбольный мяч, в сферическом камине ревело голубое пламя, а единственный житель имел четыре руки, покрытые сребристым металлом, и… пульсировал, словно огромный динамик, пропускающий звуки.
Хозяин бело-голубого мира радушно улыбнулся, поманил одной из своих четырех рук и сказал: