- Он, наверное, тоже врач был?
- Нет. Он был похож на врача, в холле с внутренней стороны, прямо над дверью, его портрет висит, я вам потом покажу. Он был похож на врача, а на самом деле, сдаётся мне, был психологом-самоучкой и изучал больных с целью найти среди них что-то необычное. Тогда времена были такие, что людям видимо мало было одного бога, и они хотели верить во что-то ещё. Эра Григориев Распутиных. В эту больницу на поклон к больным зачастую приходили крестьяне из далёких от этого места населённых пунктов за советом и с просьбами. Так Давыдко, по преданиям встречам не препятствовал, сидел рядышком и все записывал. Вопросы, ответы, реакции людей. Сын его потом в том же духе продолжал. Хотя сын вообще не понимал, зачем ему все это, до отца ему было далеко, а потом революция случилась. Монастырь разогнали, больницу сделали ведомственной. От монастыря сейчас только фундамент остался, местные по хозяйствам стены на кирпичи растащили.
- Афанасия Петровича небось раскулачили?
- Нет. Сын его уехал за границу, незадолго до своей смерти приезжал сюда, я даже его видел, крепкий такой старик. А основатель лечебницы пропал в тысяча восемьсот девяносто седьмом. Нашел себе некоего молодого человека, утверждавшего, что умеет врата на небеса отворять. Чего уж он там умел на самом деле не очень понятно, но как-то раз ушли они вдвоём в лес и сгинули. Искали с собаками, прочёсывали все леса в округе, ничего не нашли. Пропали без вести. Правда все больные в клинике утверждали потом, что он никуда не пропал, живёт с ними в божьем доме и за всеми следит. Ну, поскольку утверждали это исключительно больные, а из врачей и медбратьев никто его так с тех пор ни разу и не увидел, то решили все ж, что и впрямь пропал без вести.
- То есть больниц обзавелась своим призраком?
- Что-то в этом роде. Местные мужики, да и монахи, верили, что Афанасий Петрович может быть жив. В местной церквушке его отпели, но по негласному сговору никогда и никто не ставил свечку за упокой этого человека. Тела нету, вдруг жив ещё.
*
Вечером я решил прогуляться по окрестностям. Для себя я уже решил, что это не психушка, а просто санаторий для людей с испорченными нервами.
Гордо повесил на грудь фотоаппарат и, спустившись по лестнице, вышел в тепло летней ночи.
Цифровик, моё проклятие и мой поводырь в другие слои нашей реальности, болтался на моей груди, слегка притягивая к земле. Наверное, только это не давало мне оттолкнуться от земли и взлететь к звёздному небу. Воздух был насыщен кислородом и пах полевыми цветами. Я понятия не имел, из чего складывается такой лесной запах, но был уверен, что это цветы.
Выйдя за ворота санатория я, под неодобрительным взглядом охранника, тихонько насвистывая углубился в лес.
Сначала я шёл по асфальтовой дорожке, а потом свернул на довольно широкую и утоптанную тропинку. По ней я брёл довольно долго, не боясь заблудиться, ибо она была прямая как стрела, без дополнительных ответвлений.
Пару раз я примеривался видоискателем на тропинку, но нажать на пуск не решался. Мне почему-то казалось, что если я это сделаю, но баланс между умиротворяющим спокойствием этого леса и моим состоянием отдыхающего душой приезжего будет нарушен. Либо лес отреагирует, либо со мной что-то случится.
Потом я наткнулся на что-то тёмное угловатое в тени деревьев. Свет луны сюда проникал плохо, поэтому я, только подойдя совсем близко, понял, что это деревянный стол с двумя скамейками, кто-то поставил в лесу эту самодельную мебель для приезжих. При свете дня наверняка рядом можно было бы найти место для костра и кое-какой неубранный мусор.
Я присел на скамеечку, положил фотоаппарат на стол и прикрыв глаза прислушался с звукам вокруг меня.
Где-то очень далеко пролаяла собака, ветер шевелил листву, создавая эдакий шелестящий шум. Мелькнула мысль о комарах, но они видимо редко встречали живность в этих местах. Никакого намёка на них не было.
А ведь хорошо! Действительно хорошо! Никого нету, никаких клубов, никаких моделей. Никакой работы.
Так бы здесь и остался.
Мерный шум чьих-то шагов приближался ко мне из чащи леса. Точно из чащи, я помнил, в какой стороне тропинка. Глаза решил не открывать, плевать кто там. Не бандит же.
Кто-то сел на скамейку напротив меня, судя по звукам достал коробок и щелкнул спичкой о край коробка. Сквозь веки красноватый огонёк добрался до моих зрачков.
Он сидело напротив меня, нас разделял стол и ярко светящая лампа на нём. В стеклянной колбе ярко горел белый шар света величиной с голубиное яйцо.
- Керосиновая лампа? - спросил я.
- Да, она самая, - миролюбиво ответил собеседник.
Он выглядел несколько странно. На нём было что-то вроде светло-серого плаща. Строгая чеховская бородка. В руке он держал нечто круглое, на длинной ручке, поблёскивающее при свете лампы. Когда он эту штуку поднёс к носу и посмотрел на неё сквозь меня, я понял, что это монокль.
- Монокль, - подтвердил он мои слова. - Стараюсь не отходить от образа.
- Образа?
- Да. Образа сельского врача. Ещё есть трость и длинное клетчатое пальто. Впрочем, это неважно.
И впрямь, у каждого свои тараканы. Мне было откровенно по фиг. Этот мужик мог быть террористом, артистом, кем угодно. Кого вы ждете встретить ночью в глухом лесу. Никого. Вот и он был никем.
- Давайте знакомиться, - он протянул мне через стол руку. На кружевном рукаве рубашки из-под серой тени плаща мелькнули запонки. - Афанасий.
- Сергей Матвеевич.
- Психотерапевт.
- Фотограф.
- Какими судьбами в наших краях?
- Да вот, решил немного подправить нервы.
- Именно нервы или душу? С нервами люди идут к невропатологу.
Большая темная бабочка прилетела откуда-то из чащи и стала наворачивать круги вокруг лампы. Некоторое время мы наблюдали за ней.
- Нервы. Ну и душу по возможности.
- А что у вас с душой?
Я даже задумался Действительно, я же не душевнобольной, не помешанный.
- Не знаю. Вроде нормальный, но у меня фобия.
- То есть?
- Видите фотоаппрат? Вот этот? - Я слегка приподнял свой цифровик и он тут же выдвинул с тихим гудением объектив. - Как живой.
- Живой? А можно посмотреть?
- Конечно! - я скинул с себя ремень и толкнул фотоаппарат в врачу на другой конец стола.
- Как интересно, - чёрный корпус матово поблёскивал при свете керосинки. - А где тут пуск?
- Там кнопка сверху, но вы лучше не нажимайте.
- А то что?
- Чёрт его знает. Всякое может случиться. Вполне возможно, что если вы меня сфотографируете, что лес за моей спиной станет другим, весь мир изменится, и я уже не могу вернуться домой.
Некоторое время он, не мигая, смотрел на меня, бабочка наворачивала круги вокруг лампы.
- А куда денется этот мир? - Он сделал широкий жест рукой, обводя окружающий нас лес. - Куда денетесь вы?
- Наверное, останусь в фотоаппарате. Уйду через объектив внутрь.
Честно говоря, я как сказал, так сразу почувствовал себя идиотом.
- Ну, хорошо, - он толкнул мне фотоаппарат обратно через стол. - Давайте так. Я не знаю, что это за штук такая, я никогда таких не видел, даже не представляю себе, где тут плёнка вставляется...
- Он не плёночный, это же цифровик! - перебил я его. Он досадливо махнул рукой.
- Это неважно. Я не знаю, на каком принципе он работает. Но понимаю другое. Вы боитесь снимать, но при этом не расстаётесь с ним. Даже ночью по лесу ходите, а он у вас на шее висит. Правильно? Если вы боитесь им снимать, то почему же вы от него не избавитесь и не купите себе другой.
- Не могу. На других не получается как на этом.
- Почему?
- Не знаю. Это особенный фотоаппарат. Я вам это говорю вполне серьёзно. Если я буду снимать другими, то придётся отказаться от профессии фотографа.