Не упадёт. По крайней мере, в ближайшие дни. И в этом высший позитив: рассказать об этом людям, показать им серпик Венеры, размахивая руками, объяснить, почему у Венеры бывают фазы, а у Юпитера — нет, и увидеть, как им становится близка и понятна простота и наглядность планетных движений. «Испуганных горожан» на самом деле очень мало. Большинство схватывает на лету и с лёгкостью понимает, что любая Венера — это всегда очень красиво и никогда не страшно. (Хотя, конечно, кому какая попадётся...)
Так что все спешим любоваться вечерней Венерой! Угловое расстояние между ней и Солнцем стремительно уменьшается, с тем чтобы 6 июня сократиться до нуля. Помните: если вы не посмотрите на прохождение Венеры по диску Солнца 6 июня, то не посмотрите уже никогда, так как следующее такое событие состоится на Земле только в 2117 году! И оцените наше везение: большинству из нас шанс увидеть, как по солнечному диску перемещается чёрный шарик Венеры, представился дважды — в 2004 и в 2012 году. А вот у тех, кто родится днём 6 июня 2012 года и позже — скажем, до середины XXI века, такого шанса уже не будет... Представляете, какой ужас?
Василий Щепетнёв: Фаренгейтные гектопаскали
Василий Щепетнев
Опубликовано 05 мая 2012 года
Представляю себе состояние Башмачкина, когда при нём ругали департамент, в котором Акакий Акакиевич имел счастье служить. Даже не ругали, а просто замечали без горячности, что по уровню образования департамент на восемьсот пятидесятом месте, по уровню жалования — на три тысячи девятьсот девяностом, зато по взяткам равных ему найти трудно, шагу без взятки ступить не дадут. При этом к самому Башмачкину – никаких претензий; напротив, смотрели на него с жалостью и участием.
Горько было Акакию Акакиевичу. Хотелось встать, стукнуть кулаком по столу, гаркнуть «неправда ваша» и выйти вон. Только куда ж выйти, если слова эти звучали отовсюду? К тому же удерживали Акакия Акакиевича ещё две причины: врождённая робость и сознание того, что да, что в департаменте и в самом деле по части наук не очень ярко, а по части взяток ярко, но с другой стороны. И потому он мучился, страдал, а пропажа шинели – так, последняя соломинка.
Вот и сейчас: только я раскрыл браузер – хлоп: «Россия заняла сто семьдесят второе место в рейтинге свободы прессы». А до того – про престиж российских вузов, про тотальное казнокрадство, чем дальше, тем депрессивнее.
Однако руководят страной не Башмачкины, отнюдь. И сенаторы, и адмиралы, да и сам государь – люди решительные и терпеть попрёки не намерены. Клевета всё это. Вернее, тенденциозные рейтинги, не учитывающие особенности России как суверенного государства. Переносить на родную почву приёмы иноземной агротехники возделывания сахарного тростника чревато неурожаем. То же справедливо и для приёмов управления.
Посади в наши ВУЗы, наши министерства и наши парламенты иноземных знатоков – и тут же дело встанет. Доворуют последнее, а проку всё равно не будет, думал Башмачкин, и петербургский ветер, пробираясь сквозь прорехи шинели, помогал сохранять хладнокровие.
Действительно, что немцу, французу или англичанину хорошо, для нас либо смерть, либо лишняя морока. Система рейтингов определяется так, как удобно им, а не нам. Что чревато ошибками и недоразумениями. В детстве поражали меня зарубежные полярники и нью-йоркцы. Нью-йоркцы ходят по всяким бродвеям, жалуются на несусветную жару, потеют и пьют непонятную кока-колу, напиток изменников и стиляг. А как не пить, если жара сто градусов! Поди, кока-кола кипит прямо в бутылке! Или полярники: кругом минус семьдесят пять, а они ходят, поплёвывают и слушают, замёрзнет ли плевок на лету.
Оказалось, что считают они на свой манер, методом господина Фаренгейта, по системе которого сто градусов равны нашим тридцати семи. Сто градусов в Нью Йорке – жарко, не поспоришь, но всё-таки вытерпеть можно. Тень, зелёный чай, соль на кончике ложечки…
Но когда в приказном порядке мы с миллиметров ртутного столба перешли на гектопаскали, было не до смеха. Ладно, погода, она сама по себе, мы сами по себе, остаётся лишь приспосабливаться. Но и артериальное давление у больных пришлось считать в гектопаскалях. Мало того — в нашу больницу пришла партия тонометров со шкалой, градуированной в гектопаскалях (было, было!). И тут началось… Пациент привык, что для него крайние значения — сто пятьдесят и девяносто, а тонометр показывает двести на сто двадцать. Убеждаешь его, что это то же самое, рассказываешь о переходе на международную систему СИ, а пациент ни на грош не верит и думает: ага, совсем уморить народ хотят, сволочи.