Мемуары из всех советских вождей оставил один только Никита Сергеевич Хрущёв, повести Брежнева о Малой Земле, Возрождении и Целине идут всё-таки по другому ведомству.
Мемуары Хрущёва позволяют понять, как становятся вождями. Не целиком понять, только краешек завесы отодвинуть, но и это немало.
Мемуары свои Никита Сергеевич не писал, а надиктовывал на магнитофон. Диктовать – дело для литераторов не новое. В России наиболее известен Достоевский, диктовавший «Игрока» стенографистке Анне Сниткиной, и Лев Толстой, который использовал личный подарок Эдисона — фонограф, а уж затем секретарь переводил слова с восковых валиков на бумагу. Делалось это для ускорения работы: так, Достоевский сумел завершить роман в условленный срок, написав его практически за месяц. В двадцатом веке Гарднер выдавал роман за неделю, диктуя трём стенографисткам попеременно.
Вот и Хрущёв решил диктовать. Время его не поджимало, тут, скорее, иное. Злые языки утверждают, что Хрущёв просто не умел писать, что вряд ли соответствует действительности. Сохранились автографы Никиты Сергеевича, письма и записки. Но он был человеком совершенно не литературным, навыков систематической работы над текстом не имел. Сам объём предстоящей работы способен озадачить даже литератора, а уж того, кто перо брал изредка...
Рассказывать в магнитофон – другое дело. В этом есть и элемент игры, и зримое, вернее, слышимое воплощение научно-технического прогресса, а прогресс Хрущёв уважал и любил. Вот и стал диктовать, веря в народную мудрость, гласящую «брехать не пахать»: брехать – в смысле говорить – легче, чем пахать. А пахать Хрущёв не боялся.
В доме магнитофонов было много – и отечественные, беспрестанно ломающиеся, и заграничные. Хрущёв заправлял бобину с плёнкой и начинал говорить.
Выходило скверно. Одно дело – диктовать служебную записку: секретарь поправит, переведёт образную речь Хрущёва на приемлемый канцелярит, исправит то, что нужно исправить. Другое дело магнитофон. Машинка пишет всё как есть. Ей не скажешь «подбери имена и цифры». Всё самому. Время идёт, бобина крутится, а что в итоге?
Со временем пришёл навык, но сложности остались. Как вписать строку-другую в уже рассказанный эпизод, рассказанный не то десять бобин назад, не то пятнадцать?
Да и сами мемуары... Без обращения к дневникам, которых Хрущёв не вёл, они являлись исключительно из памяти, а память – штука крайне ненадёжная. Даже вчерашний день изменяет, а уж с тем, что было десять, двадцать, тридцать лет назад, и говорить не приходится: голубое-голубое небо, зелёная-зелёная трава, длинный-длинный день...
История, версия Хрущёва – так можно озаглавить полученное, и это в лучшем случае. Потому что перевести слова Никиты Сергеевича на бумагу оказалось совсем не просто. Казалось бы, чего уж тут: что слышим, то и пишем. Однако выходило совсем не как у Достоевского. То есть совершенно не как. Приходилось редактировать: укладывать слова в предложения, а предложения в абзацы. Но Никита Сергеевич был мемуаристом взыскательным. Не нравилось ему, как выходит. Не по-хрущёвски получалось. А что делать?
Следует помнить, что Хрущёв пребывал в отставке, контакты с ним не то чтобы совсем запрещались, нет. Но не поощрялись. Мало ли как повернёт политика? И потому магнитофонные плёнки прятали и перепрятывали, то же делали с переведённым на бумагу текстом. Конечно, и в этих прятках была отчасти игра: пожелай власть любой ценой остановить процесс мемуарописания, остановила бы моментально. Но любую цену платить не хотелось. То ли не видели в том нужды, то ли не верили, что из затеи Хрущёва получится толк.
История с публикацией воспоминаний Хрущёва представляет собой странный кафкианский детектив. Масса уловок и хитросплетений там, где они, казалось бы, совершенно излишни.
Воспоминания Хрущёва интересны тем, кому интересна история СССР. Рецептов, как стать вождём, в них нет. Тайна приоткрывается не в собственно мемуарах, а в том, как эти мемуары были созданы. Хрущёв, уже не обладая политической властью, пребывая в отставке, фактически в опале сумел подчинить своей воле людей, которые, рискуя если не жизнью, то карьерой, покоем и благополучием, прокладывали путь мемуарам от замысла к плёнке и от плёнки до книги. Задаться целью и найти людей, готовых ради воплощения этой цели поступиться личными интересами, – вот главный атрибут вождя. Можно ли развить этот атрибут, или с ним нужно родиться – другой вопрос.