Философия 2.0: Как научная фантастика говорит нам о жестоких чудесах ближайшего будущего
Михаил Ваннах
Опубликовано 05 марта 2013
В качестве единственной книги, которую Станислав Лем готов был взять с собой на необитаемый остров, он выбрал «Историю западной философии» Бертрана Рассела. Хорхе Луис Борхес был готов прихватить её же – одной из пяти – с собой на Луну.
История создания «Истории…» довольно забавна. Вторую мировую британец Рассел встретил, как и подобает идейному пацифисту, определившему патриотизм как «готовность убивать и быть убитым по обыденным причинам», не во вступившей в поединок с фашизмом Британии, а в США. Призыв Третьему графу Расселу не грозил – годиков было под семьдесят, но снабжение в нейтральной до поры Америке было не в пример сытней… Но, как известно, на каждую часть тела со сложной геометрией есть конгруэнтное слесарное изделие. И на Рассела, собравшегося в 1940 году приступить к чтению лекций в городском университете Нью-Йорка, поступил донос от некоей миссис Кей. Она возмущалась, что преподавателем её дочери может стать человек, склонный к пропаганде нудизма (в работе «Об образовании» действительно содержались мысли, что ребёнку стоит расти, зная ту тайну, что под платьем люди голые…). К священной борьбе с Расселом присоединились и католики, весьма влиятельные в изобилующем итальянцами и ирландцами Новом Амстердаме, припомнившие Третьему графу его агностицизм. Преподавать Расселу запретили решением суда. Денег у аристократа не было даже на автобусный билет. Выручил филадельфийский предприниматель Барнс, предложивший читать лекции в его фонде, которые потом и составили «Историю западной философии». И вот в этой книге Рассел блистательно определил предмет любомудрия.
«Философия, как я буду понимать это слово, является чем-то промежуточным между теологией и наукой. Подобно теологии, она состоит в спекуляциях по поводу предметов, относительно которых точное знание оказывалось до сих пор недостижимым; но, подобно науке, она взывает скорее к человеческому разуму, чем к авторитету, будь то авторитет традиции или откровения. Все определенное знание, по моему мнению, принадлежит к науке; все догмы, поскольку они выходят за пределы определенного знания, принадлежат к теологии. Но между теологией и наукой имеется Ничейная Земля, открытая для атак с обеих сторон; эта Ничейная Земля и есть философия.»
Действительно, познаваемость мира, проблемы соотношения объективного и субъективного, традиционно составляли предмет философских штудий. Но сегодня их вытаскивает на передний план технология, и так, как и не снилось мудрецам иных времен. Квантовая механика методами позитивных наук ставит реальность (хоть и в микромире) в зависимость от наблюдателя. Вполне макроскопические объекты начинают проявлять квантовомеханические – куда более странные, чем любое волшебство – свойства. Успех самых массовых потребительских товаров – вроде телевизоров – зависит от того, насколько в них применена квантовая магия…
Мы проваливаемся в мир, где уже малоприменимы «унаследованные религиозные и этические концепции». Информационные технологии ощущают это самыми первыми. Микромир, по законам которого функционируют кристаллы, развивающие гигантские вычислительные мощности и приносящие астрономические прибыли производителям, абсолютно не описываем с точки зрения старого доброго Common Sense обезьян. Да и глобальный рынок слишком велик для человеческого восприятия – Старая Европа гуманистической традиции убедилась в этом летом 1914 года, радостно перерезав себе глотку под синкопы «Августовских пушек» – а тогда мир был куда проще. Это – объективный мир, то, что надлежит познавать.
А сейчас грядет модернизация и субъективного. Грядет по всем направлениям. Даже в самом потребительском низу – дешевизна ИТ сводит соседями по всемирной завалинке людей из наиболее отдаленных в физическом смысле углов Всемирной Деревни (термин М.Маклюэна). А вот-вот начнут поспевать искусственные интеллекты, и слабые, и сильные… Станет несколько неясно определение субъекта. Личности. Личность ранее однозначно связывалась с безволосыми обезьянами – а теперь это определение начинает устаревать…
И вот о настоящих проблемах философия – в рамках своего метода «по Расселу» – говорит очень мало. (Мало – относительно потребности!) Точнее – она почти все, что могла, сказала раньше. Сказали Платон и Аристотель. Сказали Аквинат и Абеляр, Беркли и Гегель… Сказали так, что это было и будет бессмертной классикой. Эталонами мысли, вроде метрических эталонов, хранящихся под вакуумированными колпаками. Но обществу нужны и насущные инструменты, более массовые и недорогие (например, когда режешь пленку для защитных экранов, весьма полезен пластмассовый штангенциркуль, исключающий возможность нанесения сверхплановых царапин…). И такой инструмент появился в сфере мысли.