Почему сфера культурного наследования у шимпанзе оказалась ограниченной, а из нашего вида сделала нечто принципиально новое? Возможно, это просто случайность. Рано или поздно один вид должен был перейти грань, после которой эволюция покатится в сторону специализации на неспециализированности и опоры на культурное наследование.
Разнообразие способов питания и способность к культурному наследованию связаны положительной обратной связью: рост одного из этих параметров способствует росту другого. Кстати говоря, можно было бы предположить, что от группы, которая первая перейдёт к эволюции неспециализированного поведения благодаря культурному наследованию, останется рано или поздно один-единственный вид. Сосуществование видов чаще всего связано с разделением экологических ниш, с их различной специализацией. Максимально гибкий представитель такой группы рано или поздно должен был вытеснить всех своих возможных конкурентов. Этот вид — наш вид, Homo sapiens Linnaeus, 1758.
Итак, мы возникли как оппортунисты (существа, использующие разнообразные возможности, открывающиеся перед ними), адаптирующиеся преимущественно благодаря культурному наследованию. Первичной для нас стала ниша охотника-собирателя, включающая массу локальных вариаций.
Использованное мной «мы» относится к общности, которая шире нашего вида. Около полутора миллионов лет назад эту нишу занял самый успешный (с точки зрения продолжительности истории его существования) вид людей — «питекантроп», человек прямоходящий, Homo erectus. Этот вид заселил широчайшие пространства Африки и Азии, освоил мореплавание и просуществовал много более миллиона лет. Локальные популяции эректусов эволюционировали в разных направлениях, порождая новые виды. От африканских эректусов, то ли прямо, то ли через стадии, которые надо выделять в иные виды, около 200 тысяч лет назад возник и наш вид. Его архаичных представителей относят к подвиду H. sapiens idaltu, а современных — к H. sapiens sapiens. Некоторые из родственных нам видов людей занимали экологические ниши, отчётливо отличающиеся от наших, некоторые были нашими прямыми конкурентами.
Отказавшись от обсуждения замечательных перипетий эволюции ниш в нашем семействе и роде, перейдём к рассмотрению экологической эволюции нашего вида. Начиная с некоторого момента, мы можем посмотреть на наш образ жизни как «снаружи» (сравнивая ниши разных видов), так и «изнутри» (сравнивая типы хозяйствования разных групп людей). И тут мы можем увидеть, что не только для нашего вида, но и для подавляющего большинства видов других животных характерным является присваивающее хозяйствование. Мы присваиваем себе ресурсы, которые появились без нашего участия: недоеденную львами антилопу, дохлую рыбину на берегу высыхающего озера, воздух, который растения обогатили кислородом, или запасы нефти, созданные силами земных недр и работой бактерий.
Экономисты выделяют и производительное хозяйствование, имея в виду прежде всего производство продуктов питания в ходе земледелия и животноводства. Увы, в отношении ряда ресурсов мы как были присваивателями, так и остались. Даже в нашем питании по-прежнему велика доля присвоения: давно ли вы ели океанскую рыбу, выращенную в открытом море? А уж в том, что касается воды, воздуха, пространства, почв и полезных ископаемых, мы продолжаем присваивать то, чем смогли овладеть.
Да, кстати, все ли иные животные без исключений являются присваивателями? Сомневаюсь. По крайней мере у разных групп муравьев зарегистрированы аналоги как скотоводства (выращивание, защита и использование тлей рыжими лесными муравьями), так и растениеводства (культивирование окультуренных грибов на растительной биомассе, характерное для муравьев-листорезов).
Так или иначе, мы оказались очень успешными. И, вслед за H. erectus, H. sapiens стал инвазионным видом, широко расселившимся за пределы своего исходного ареала.