В российских условиях к этим проблемам пока добавляется мизерный размер многих грантов. Чтобы они в сумме давали хоть сколько-нибудь ощутимую величину, участвовать приходится во многих, что сильно увеличивает нагрузку, в том числе и писательскую. Если в будущем размеры грантов у нас возрастут, наверняка возникнет проблема меньшей вероятности их получения, которая уже существует в развитых странах. На конференции PPVI коллеги из США жаловались на то, что вероятность получения гранта Национального научного фонда (NSF) составляет сейчас 1:10. Конечно, на NSF свет клином не сошёлся, но это опять же означает написание многих заявок в надежде, что хотя бы некоторые выиграют. И стресс, стресс, стресс — обязательный атрибут конкурентного мира.
Я не собираюсь, разумеется, утверждать, что являюсь противником конкурсной системы. Понятно, что она необходима как реакция на неидеальность мира и возникла из желания передать деньги в руки непосредственно сильному исследователю. Но с ней сопряжены и определённые недостатки — дополнительная бюрократическая нагрузка на того же самого исследователя и отсутствие системы в выборе «черпков». Добавим ещё появившуюся в последнее время тенденцию к усложнению пользования грантами. То есть деньги-то исследователю передают, но при этом навешивают на них массу условий: не бери на зарплату больше половины, на командировки представь сразу план на год, а стулья и ручки вообще не покупай: их тебе институт должен обеспечить… То есть кто-то когда-то съездил на деньги гранта на море, и теперь, вместо того чтобы дать указкой по пальцам одному прохиндею, подрезают крылышки всем, но это не сделало пользование грантами более удобным. Тем не менее я не призываю отменить гранты. Я за них большую часть времени и если я их получил. Сомнения возникают только в период написания очередной заявки, когда вспоминается фраза, услышанная недавно от одного из представителей старшего поколения: «Мы в то время работали, а не думали об индексе Хирша».
Заявление Google калифорнийскому суду практически отменяет почтовую приватность
Михаил Ваннах
Опубликовано 27 августа 2013
Защита прав потребителей — занятие древнее и почтенное. Скажем, в Древнем Риме оно возлагалось на коллегию эдилов, aedilis, один из органов управления Городом. Порождённая изначально потребностями плебеев защищать свой единственный храм Цереры, Либера и Либеры на Авентине, она, беря на себя реально важнейшие для населения функции присмотра за нормальным функционированием рынков и общественных зданий и сооружений вроде бань, трактиров, постоялых дворов и дорог, обретает государственный статус. Причём приведём забавнейшие параллели с информационными технологиями: одной из важнейших функций коллегии эдилов было хранение плебейского архива; без надёжного документирования было невозможно защищать и имущественные и неимущественные права, что личные, что общественные. (И, похоже, эдилы открыли резервное копирование информации: каждая из двух коллегий эдилов, плебейских и курульных, имела по ряду сведений свой независимый архив.)
Да, и поскольку эдилы являлись продюсерами тогдашнего шоу-бизнеса — да-да, именно эти ребята обеспечивали народу квиритов вожделенные хлеб и зрелища, — то нуждавшиеся в популярности для своей политической карьеры представители высших слоёв общества охотно занимали должности курульных эдилов.
На высях индустриального общества, на самой грани перехода его в общество информационное, всемирную славу защитника прав потребителя снискал себе Ральф Нейдер. Выходец из семьи арабов-христиан в полной мере соответствовал римским требованиям к вступающим на cursus honorum, путь к почестям, даваемым высшими государственными должностями: Принстонский университет, Гарвардская школа права, служба в армии, начало работы адвокатом (как Цицерон).