Короче говоря, вывод из всего сказанного только один: мы живём в совершенно враждебном нам мире, поэтому прежде, чем делать что-то, нужно хорошенько взвесить все «за» и «против», а уж если вы во что-то уже вляпались, то необходимо помнить только об одном: тысячи и тысячи человеческих судеб были разрушены и даже уничтожены на протяжении многих веков (начиная с Инквизиции, через доблестные деяния Вышинского и до самых до рваных презервативов шведского правосудия!) только потому, что ответчики забывали о «царице всех доказательств» (как судейские всех времён и народов её называют) — добровольном признании своей вины (и её вариации — свидетельстве против самого себя).
Это обстоятельство, кстати, гениально прочувствовали отцы-основатели американской нации, создав величайшую Пятую поправку к Конституции («Лицо, обвиняемое в совершении преступления, не должно принуждаться к свидетельству против самого себя»). Между прочим, такое же право закреплено за гражданами России Статьёй 51 Конституции РФ, а также пунктом 1 части 4 Статьи 69 ГПК РФ. Впрочем, это уже другая история.
Пылесос виляет кирпичом, или Цепная футурология
Лёха Андреев
Опубликовано 18 февраля 2014
Недавняя колонка Михаила Ваннаха про робокосилки повеселила меня ностальгическими чувствами, особенно когда Михаил призвал читателей из США рассказать больше «о мотивах и мерах принуждения», которые ведут к странной традиции всеобщего газонокошения. Увы, читатели не ответили на призыв, сосредоточившись на технических деталях вроде способов переработки скошенной растительности. Хотя для понимания перспектив рынка робокосилок это самый главный вопрос: что вообще заставляет зайцев косить несчастную трын-траву?
Меня самого эта традиция в своё время повергла в настоящий культурный шок. Поселившись в Штатах, я стал регулярно встречать людей с косилками. Лужайки перед домами и офисами — это ещё цветочки. Я видал косильщиков на почти вертикальных склонах вдоль хайвеев, пробитых в горах: в руках они держали особые мини-косилки на длинных шестах, которые можно было подсунуть в скальные трещины или между валунов, чтобы даже там достать чахлую растительность. Один раз в сумерках, проезжая мимо кладбища, я заметил странную человеческую фигуру, которая будто бы танцевала брейк-данс среди могильных камней. Первой мыслью было «иногда они возвращаются», и лишь через минуту меня отпустило: я понял, что это газонокосильщик. Патологическая вертофобия, или травобоязнь, стала символом сытого американского консерватизма, который очень контрастировал с моим представлением о Стране свободы до поездки. Вот же срыв шаблона: самое известное стихотворение самого известного национального поэта Америки Уолта Уитмена называлось «Листья Травы». А в реальности — траве объявлена безостановочная война.
Сейчас, спустя много лет, я лучше понимаю причины таких массовых помешательств. Я даже начал рассказывать о них какой-либов статье про Google Glass. Напомню суть: при определённых условиях, которые для краткости назовём просто «перегретостью системы», в ней могут побеждать решения, которые не объясняются целесообразностью; это просто лавина, цепная реакция, для которой необходимо лишь набрать критическую массу «первых камней». В применении к современной человеческой культуре это означает, что почти всякое «новое», «передовое» и «модное» — это лишь предмет соглашения достаточного количества влиятельных ретрансляторов.
Однако приведённый в той статье пример из книги Ричарда Докинза (люди покупают музыкальный диск, потому что его купили многие другие люди) относится к идеальной среде. Ещё недавно ситуация была иной: чтобы создать у широкой публики рефлекс собаки Павлова на звуковой стимул, требовалось строить особые, зачастую очень громоздкие инструменты вроде органов, а также специальные помещения. Да и современная концертная индустрия накладывает множество ограничений на процесс. Тем не менее уже сегодня музыкальные вирусы можно производить с помощью генетических алгоритмов и доставлять по интернету прямо в мозг через наушники. В этом смысле поп-музыка становится почти идеальным троянским конём в вакууме. Ну а самая идеальная зараза того же рода — электронные деньги, которые год за годом живут всё более самостоятельной жизнью, отрываясь от реальности и начиная управлять ею.