То ж и с революцией. Чехов видел её приближение, как видит приближение к Земле огромного космического тела астроном-любитель, и не только видит, а, пожалуй, может точно вычислить и момент столкновения, и, в первом приближении, масштабы последующей катастрофы. Может, но не хочет. Не веря в человеческую натуру, он не верит и в то, что последние дни будут исполнены достоинства и чести, напротив, вылезет со дна души всё, что до сего дня скрывалось, как безусловно мерзкое и постыдное. Одно слово — подонки.
Пусть они там и остаются, на дне, елико возможно дольше.
Хотя стоик — не фаталист, и Чехов отнюдь не собирается безучастно ждать своей участи.
Когда Пушкин стращал русским бунтом, бессмысленным и беспощадным, он не упоминал специально, что это — бунт рабов. Это понималось безусловно. Времена Пугачева были рядом, и большинство участников пугачевского бунта являлись крепостными или заводскими мужиками — если и не рабами в римском значении слова, то недалеко от того ушедшими. Отец Антона Павловича, Павел Егорович Чехов родился рабом. Был выкуплен на волю только в возрасте шестнадцати лет, уже вполне сложившейся личностью. И сам Чехов чувствовал, что рабство, образ жизни, при котором нужно терпеть да поддакивать, терпеливость и покорность есть добродетель, не отступило, напротив, рабство год от года становится заманчивее: и барин добрый, и макароны дают, а ежели посекут, так наш барин зря не сечёт.
И потому Чехов не обличал революционеров и не пугал ужасами гильотины: пустое, все думают, что это они будут гильотинировать, а не их будут гильотинировать. Он просто давил из себя раба по каплям. Каплю вчера. Каплю сегодня. Бог даст, и завтра капельку-другую. Вот в чём и заключается рецепт доктора Чехова.
Не успели. Уж больно много рабского накопилось в народе. Что ж, со времени Большого Бунта прошёл почти век. Интересно, с пользой его провели, нет? Раба из себя давили, или потратили время поприятнее, обличая глупых пиндосов, покуда все джунгли восхищались нами?
Кафедра Ваннаха: Авгуры сингулярности
Ваннах Михаил
Опубликовано 20 июля 2010 года
Есть нынче такая тенденция — обзывать вступление на пост должностного лица словечком инаугурация. В Отечестве нашем его собезьянничали с американского, в сокровищах которого словарь Уэбстера числит сие понятие, значащее торжественное введение в офис, употребляемым с 1569 года. Но на самом деле оно много старше.
В переносном значении его употребляли Отцы Церкви, к примеру — Тертуллиан. Но происходит оно от вступления в коллегию авгуров. Магистраты, высшие чины Древнего Рима, были ещё и членами коллегии авгуров, жрецов-птицегадателей. Жречество такое было крайне полезным. Вот маршируют легионы, сидящие в походе на пайке из полбяной каши да оксикрата, винного уксуса щедро разбавленного водой. Ну а консула-начальника сопровождает фургон с курями. И доблестные легионеры, глядя на это, отнюдь не возмущаются. Ясно им — это не офицерский доппаек, а нужнейший атрибут отправления военно-полевого культа, то есть гаданий.
Выпустят хохлаток из клетки, сыпанут им зерна — и смотрят. Клюют курочки — все хорошо, ну а нет, тогда беда, впереди Канны, Карры или Лес Тевтобургский... И размышляют воины об этом, о высоком, об исходе битвы. То ли победа и наградные; то ли поражение и проход под ярмом с последующей децимацией... А та мелочь, что исполнившая свой патриотический долг птица обгладывается на ужине в палатке консула, им в голову не приходит!
Но сами-то консулы об этом знали хорошо. И с легкой руки блистательного оратора Марка Туллия Цицерона, консула 63-го года до Р.Х., пошло странствовать по галактике Гуттенберга установившееся словосочетание — улыбка авгура. Ну, о многом догадались римляне в первом веке до нашей эры.
Марий сообразил, что гражданином можно быть, и не служа в армии. Сулла додумался, что Рим штурмуется по тем же самым тактическим канонам, что и чужие столицы. Ну а все без исключения авгуры додумались адекватно оценить свою жреческую деятельность, да столь здраво, что без тщетно скрываемой улыбки на коллег, то бишь — членов коллегии авгуров, и смотреть не могли...
Наверное, такое публичное разоблачение сути государственной власти, — вместе с личной неприязнью Антония, — сыграло свою роль в том, что великий оратор был прирезан по приказу триумвиров. А авгуры успешно продолжали свою полезную для общества деятельность вплоть до введения в Риме христианства. И те, кто ныне способен без ухмылки произнести слово инаугурация, явно не читали тускуланского мудреца.