Василий Щепетнёв: Креветка по имени криль
Василий Щепетнев
Опубликовано 22 июля 2010 года
- И все-таки, чего никому не отнять у Советской Власти — так это факта, что она открыла народу широкую дорогу в образование, — сказал коллега-отоларинголог.
- Столбовую дорогу, — уточнил я.
- Чего? — подозрительно посмотрел отоларинголог.
- Да так, к слову пришлось...
- Вечно у тебя к словам такое приходится, химчистки брать отказываются...
- Да ладно собачиться, давай по пиву — сказал коллега-дерматовенеролог.
Мы, пусть и с запозданием, решили устроить День Медика. Жены с детьми разъехались кто куда, делать было нечего, вот и постановили собраться и попить пива. Сколько душа примет. Выезд на природу отпал сразу — воронежские пляжи в очередной раз признали очагами бактериологической угрозы, а знающие люди утверждали, что реальность и того хуже. Да и плюс тридцать семь в тени не радовали. В лес не тянуло. Потому выбрали квартиру того, у кого есть сплит-система — раз, и нет перебоев с электричеством — два. И теперь в прохладной комнате прохладно потягивали прохладное пиво местного производства.
За год его варить лучше не стали. Или дело в нас? Песочку поприбавилось?
- Ну, мы-то ладно, мы к экзаменам готовились и в школе, и на подготовительных курсах, и с репетиторами, — продолжил отоларинголог. — Но вот мои родители после войны поступали, какие тогда репетиторы. Часиков десять на стройке повкалываешь, урывками учебник полистаешь. А ещё раньше, дед рассказывал, их в семье детей пятеро было, и все получили высшее образование — это как раз на двадцатые годы пришлось. В конце. И в начале тридцатых.
- Стремились, значит, — сказал дерматовенеролог.
- Не то слово. Жили-то в подвале, с крысами и шпаной, а тут — хочешь, врач, хочешь, учитель.
- Математиков среди них не выросло? — поинтересовался я.
- В смысле — учителей математики? Точно не знаю. Учитель, он тогда учитель и был.
- Шкраб.
- Кто?
- Школьный работник, сокращенно — шкраб. Учителей позднее вернули, вместе с погонами.
- Учителя погоны носили?
- Вернули не учителям.
Пиво беседы не будоражило. Видно, восстановленное, а не живое.
- Ну, так не тяни, говори, чем тебе образование не угодило!
- Мне? — удивился я. — А разве оно стремилось угождать или не угождать такой букашечке, как я? Схватило, рассортировало (и плохо, нужно сказать, рассортировало), закатало в банку и выбросило на рынок пустых прилавков. При прилавках полных, глядишь, и пропал бы товар, бомбаж ли, замутнение содержимого, а так — ничего, слопали за милую душу. Креветкой обозвали, креветкой по имени криль.
- Да, раньше с работой после института попроще было. А сейчас сын только на втором курсе, а уже ночей не спишь, куда пристроить, думаешь. В нашу богадельню — смысла нет, а куда повыше — денег.
- А сын что?
- А сын «Атлас мира» перед сном читает.
Мы допили пиво — первые кружки. И кружечки ноль тридцать три, а не классические ноль пять, а всё равно.. Может, слишком прохладно в гостиной?
Вышли на балкон.
- Вот ты говоришь, пять твоих дедов закончили вуз, — начал я, смирившись.
- Деда три, и две бабки, — охотно ответил отоларинголог.
- Из пролетариев?
- Из беднейших!
- А много ль с ними на курсе училось детей докторов, профессоров, интеллигенции — не советской, а натуральной? В конце концов, просто образованных людей?
- Ну, теперь не спросишь, но, помнится, дед говорил, все свои были, рабочие. Если кто и проберётся из классово чуждых, то мало.
- Совсем мало, — подтвердил коллега-дерматовенеролог. — Мой дед должен был во всех анкетах писать, что из бедняков, три года на заводе слесарил, чтобы выработать неподдельные мозоли и привычку в совершенстве разговаривать матом. И то косились...
- Положим, запрет на обучение по сословному признаку позднее отменили, но дело-то уже было сделано. Вместо науки появилась советская наука.
- Тебе не нравится советская наука?
- Бог с тобой, при чём тут я? Она сама себе не нравится. Вот зайди завтра в библиотеку нашей альма-матер и найди хорошие групповые снимки профессорско-преподавательского состава, скажем, тысяча девятьсот тринадцатого года и тысяча девятьсот семьдесят третьего. Скопируй как можно лучше, а потом в рамочки вставь и повесь рядышком. Будет дорого — скажи, войду в долю. Давай даже так — делай все в двух экземплярах, себе и мне. А профессоров две тысячи тринадцатого года добавим позднее.