В начале New Deal Лонг поддержал Рузвельта, но потом резко разошёлся с ним. Разногласия были принципиальными. Оба политика видели, что развитие технологий породило концентрацию капиталов. Но Рузвельт (по Максу Веберу) приветствовал эту концентрацию, считая, что крупная бюрократия лучше справится с крупным хозяйством, что её технологии управления будут эффективние. Лонг же полагал нужным ограничить власть капитала, считая, что его концентрация убьёт и демократию, и рынок. Программа Лонга — ограничить размер капитала парой мегабаксов — осмеяна ещё в «Одноэтажной Америке» Ильфа и Петрова. Мы же обратим внимание, что размер капитала, который надлежало поделить между всеми американцами, должен был позволить каждой семье иметь не только дом и авто, но и радиоприёмник — сегодня бы фигурировал широкополосный интернет. Обогнав современных рекламщиков, Лонг с 1933 года начал издавать бесплатную газету The American Progress — сравним с сайтами, которые всё могут прочесть бесплатно...
Под мостом имени Лонга проходит десантный транспорт USS New Orleans — воплощение рузвельтовской политики глобальной власти
Популярность Лонга была крайне велика. В январе 1935 года его попытались выкинуть из офиса в Баттон-Руже (Луизиана была его оплотом) силой. От 200 вооружённых противников Лонга спасла Национальная гвардия с пулемётами и слезоточивым газом. Убили Лонга 8 сентября 1935 года. Вроде бы в него стрелял отоларинголог доктор Вайсс, отец которого попробовал на себе лонговские методы политборьбы, тут же пристреленный охраной сенатора. Но неясностей, вроде несовпадения калибров оружия, в деле много — не меньше, чем в убийстве Кеннеди и исчезновении летчицы Экхарт. In reality, Senator Long set up a Fascist government in Louisiana — такими словами помянула Лонга The New York Times, September 11, 1935. Нобелевский лауреат Синклер Льюис отобразил его в виде диктатора Уиндрипа из «У нас это невозможно». Поэт Р.П. Уоррен — как куда более сложного Вилли Старка в пулитцеровской All the King's Men, название которой перефразирует девиз Лонга — Every man a king, but no one wears a crown. Хоронили сенатора сотни тысяч человек. Имя его носит мост через Нижнюю Миссисипи у Нового Орлеана. Железо и бетон правдивей журналистских перьев.
К оглавлению
(обратно)Василий Щепетнёв: Символ России Василий Щепетнев
Опубликовано 18 марта 2011 года
"Ревизор" как произведение, обязательное к изучению в школе, должны знать все. В теории. На практике многое зависит и от учителя. Если учитель на уроке отбывает номер, краем глаза следя за бегом времени и мечтая о ждущем в преподавательском портфеле шкалике гмызи, вряд ли питомцы пойдут далее слов «Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие».
Но учитель толковый... О, это совсем другое дело! Из «Ревизора» он устроит детектив — куда там «глухарям». Порой я жалею, что не стал учителем словесности — обыкновенно после вкусного обеда, сидя в удобном кресле. Жалею, но знаю, что после двух-трёх уроков, проведённых, быть может, и неплохо, даже совсем хорошо, впал бы в меланхолию со всеми вытекающими последствиями. Но на два, а то и на три урока меня бы хватило.
Итак, «Ревизор», самые первые сцены. Участники совещания у городничего ставят резонный вопрос: зачем в захолустный городишко послан ревизор, да ещё инкогнито и с секретным предписанием? Никакой измены нет и быть не может, отчего ж напасть? Вспоминают прегрешения, главное из которых состоит в том, что унтер-офицерскую вдову высекли, не разобравшись толком (Унтер-офицерша: «По ошибке... Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция не подоспела да схвати меня...»). Ах, да, ещё арестантам провизию задержали, и на улицах нечистота — собственно, и все упущения, однако городничий переживает, хватается за голову и принимается наводить на город благолепие доступными ему способами. Затем появляется Хлестаков, отвлекая внимание зрителя на себя, и вопрос, что делать ревизору в обыкновеннейшем уездном городке, как-то стушёвывается.
А зря. Десять лет спустя Гоголь пишет "Развязку «Ревизора», но то ложный след: объявить ревизора потребностью самоочищения души не в духе комедии. Скорее, это вынужденный жест, призванный завуалировать приоткрытую тайну. Дело в том, что император Николай действительно посылал ревизоров инкогнито, да ещё с секретными предписаниями, и посылал именно в тихие уголки России, дабы проверить, в самом ли деле народ безмолвствует из всеобщего благоденствия или же тому есть иные, опасные и страшные причины. Заняв престол в один из острейших дней российской истории, Николай Павлович желал знать подлинное состояние дел в стране, чтобы династия не подвергалась опасности впредь. Он сознавал, что доклады царедворцев полны умолчаний, приукрашивания или прямой лжи, потому и пришлось ему создать «императорский контроль» из людей верных и неподкупных.