Большинство населения должно уметь расставлять долгосрочные и краткосрочные приоритеты, а затем действовать в соответствии с ними. Дееспособные граждане должны уметь анализировать аргументы, выдвигаемые в пользу разных альтернатив, и принимать квалифицированные решения. Без этого умения демократия превращается в ширму для систем промывания мозгов.
Решения, которые надо будет принимать, ещё не существуют. Их надо будет выработать. Их выработка всеобщими усилиями неэффективна. Так что профильная школа, конечно, нужна. Но если «верхний» коридор оторвётся от «нижнего», результаты работы профессионалов пропадут впустую: их решениями не воспользуются.
Нацелив школьников (и студентов, кстати) на этот приоритет, мы должны будем вместе с ними решать целый ряд задач и в естественных, и в гуманитарных науках. Конкретизация поставленной цели не поместится в эту колонку, но несколько узловых проблем я всё же назову:
изменение экологической ниши человечества, характера использования ресурсов (энергии, продовольствия, воды, территории, ископаемых) и необходимый для этого прогресс технологий;
изменение социокультурной политики, отражающее демографическую действительность (грубо говоря, надо думать не о том, чтобы мигранты «размножались» медленнее, чем автохтоны, а о том, чтобы неизбежные демографические изменения усиливали, а не ослабляли общество, государство и человечество);
изменение структуры повседневных ценностей при сохранении ядра нашей культуры;
минимизация «экологических», экономических, военных, социальных, медицинских и других рисков;
моделирование возможных сценариев развития событий и разработка способов выбора оптимальных действий.
Масштабная задача? Если её не ставить во главу угла, она будет решаться ни шатко ни валко.
Если сделать её приоритетом образования, она не только увеличит наши шансы на выживание, но и позволит «вытащить» к более активной и полноценной жизни следующее поколение. Вы согласны со мной?
Василий Щепетнёв: Лечение отражения
Василий Щепетнев
Опубликовано 28 апреля 2011 года
И раз, и два, и три, и ещё, ещё, ещё попадаются мне суждения о том, что великая литература умерла, театр пробавляется фарсами, кинематограф деградирует, а телевидение мало того что скатилось ниже плинтуса, так ещё изо всех сил тащит за собой весь народ.
Утверждают это люди искренние, умные, достойные, многое сделавшие в жизни и многого достигшие.
Но насколько верны подобные суждения? Чем измеряется уровень что литературы, что кинематографа? Где, под какими колпаками хранятся эталоны, из чего они сделаны, кем утверждены?
Душа требует идеала, это понятно. Но достижим ли идеал? Помните, в «Мёртвых душах» полковник Кошкарёв мечтал, что «несмотря на всё упорство со стороны невежества, он непременно достигнет того, что мужик его деревни, идя за плугом, будет в то же время читать книгу о громовых отводах Франклина, или Виргилиевы Георгики, или Химическое исследование почв».
И что же? Полтора века прошло, а много ль успехов? Положим, всё меньше и меньше мужиков ходят за плугом. Революция и естественное развитие общества катапультировали мужика из борозды в самые невообразимые места. Он, мужик, теперь и за рулем «Мерседеса», и за штурвалом банка, и в Думе, и даже на министерском посту. Если не мужик, так баба. Распознать по одёжке трудно: то костюм от Армани, то парик от Мартинеса, то третье-пятое-восьмое, но для генетики человека два и даже четыре поколения — мелочь. Под слоем наилучшей косметики только поскреби — отыщешь простую русскую останавливательницу коней на скаку.
Но вот круг чтения...
Некрасов тоже вопрошал:
Когда мужик не Блюхера И не милорда глупого - Белинского и Гоголя С базара понесёт?
Упор литературоведы обыкновенно делают на Белинском и Гоголе, а мне кажется, важнее другая строка — «с базара понесёт»!
То есть Некрасов говорит о литературе как о товаре — а он разбирался в этом вопросе досконально. Автор, если мечтает о рыночном успехе, должен заботиться и о том, чтобы его труд был доступен пониманию максимального числа потребителей.
Наша великая литература девятнадцатого века существовала преимущественно для меньшинства, для дворян и сливок остальных сословий. Пушкина, Лермонтова и Белинского при жизни авторов читали хорошо если пятеро из тысячи. Последний прижизненный номер пушкинского «Современника» не смог собрать и девятисот подписчиков. Роман «Преступление и наказание», написанный уже после признания критиками Достоевского первостепенным писателем (какая-никакая, а реклама), расходился скверно: две тысячи экземпляров тиража продавались пять лет.