И чудовище Франкенштейна – изделие штучное, единичное. Ну, так же, как музыкальная шкатулка или напольные часы, отображающие движение планет, от Меркурия до Сатурна… Это, кстати, вполне соответствует духу и индустрии эпохи. Гениальный механик Илай Уитни, вошедший в историю как изобретатель хлопкового джина, не напитка, но механизма, послужившего одной из основ североамериканского промышленного развития, примерно в то время получил правительственный контракт на изготовление мушкетов. Опережая время, он попытался сделать их детали полностью взаимозаменяемыми… Это стоило Уитни и состояния, и репутации, хотя с задачей он в конце-концов справился.
А робот Россума, рождённый пером Карла Чапека, – это уже продукт совсем другой эпохи, эпохи индустриальной. Он, точнее, те из них, что сходили с конвейеров, продукт производства то ли крупносерийного, то ли вообще массового. Они в сродстве с фордовской моделью Т. Они рождены тем же духом, что и народившаяся в то же время архитектура Баухауза, отбросившая всё лишнее и нашедшая новую красоту в строгой функциональности линий.
Из робота Россума удалено всё лишнее, вроде полового аппарата и вкусовых пупырышков. Первое позволяет ему не отвлекаться на мысли, терзавшие чудовище Франкенштейна и заставлявшие терзать создателя, требуя изготовить подружку. Второе позволяет, не отвлекаясь на кулинарные изыски, кормиться чем попало… Очень практично! Но вот предохранительных систем в роботов Россума встроено не было – теория автоматического управления ещё не народилась. Но мощь сил индустриальной эпохи, выходящих из-под контроля человека, была уже явлена Первой мировой, её цеппелинами и удушающими газами… И проницательный Чапек, конечно же, под впечатлением охвативших Восточную и Среднюю Европу революций, описывает восстание роботов.
Эпоха, в которую творил Айзек Азимов, уже совсем другая. Индустриальная цивилизация пришла в апогей. Народам была явлена мощь делящихся тяжёлых ядер, урана и плутония. Эдвард Тейлер трудился над взрывным синтезом лёгких ядер. Мысль о конце, который может наступить для всего человечества, стала широко распространённой. Но технология дала уже и способы предупреждения грядущих бед. Социальный реформизм позволил Первому миру обуздать революционные движения. Теория управления, обратные связи позволили ввести мощь техники в заданное человеком русло. И Айзек Азимов в цикле рассказов «Я – робот» прежде всего озаботился тем, чтобы ввести потенциальную мощь искусственного разума в приемлемые для человека рамки.
Отсюда и родились ставшие общеизвестными «Законы роботехники». В общем-то цикл рассказов и построен вокруг них… И уже в нём писатель, честно анализируя введённые им самим ограничения, показывает то, что мораль заменить формальными запретами невозможно. Ну а дальше – больше. В более поздних книгах о роботах, и особенно о роботах и Империи, появляется Нулевой закон – забота о высшем благе человечества, ради которого отдельных людей вполне можно убивать…
Тут Азимов, любимой книгой которого с детства был Эдвард Гиббон, «История упадка и разрушения Римской империи», ничего не выдумывал, а лишь фиксировал обычаи тех, кто стремится осчастливить человечество. Почему-то достижение всеобщего счастья непременно требует проскрипционных списков, гильотинирования или расстрела «врагов народа», удушения расово неполноценных «Циклоном-» или просто сожжения таковых в колхозном амбаре.
Но повсеместно известные законы роботехники не были главным предохранительным средством, которым в «мире Азимова» человечество было защищено от соперничества со стороны роботов. Там, о чём вспоминают много реже, была ещё одна деталь. Роботы Азимова не умели размножаться. Нет-нет, не в смысле того, что у железных людей отсутствовал половой аппарат. Нет, роботы даже не умели изготавливать друг друга на заводах. Их позитронные мозги создавали люди (с помощь счётных линеек что ли…). И роботы Чапека воспроизводить себя не могли – технология искусственной жизни была промышленным секретом руководства корпорации R.U.R., погибшей вместе с владельцами.
Именно это свойство и объединяет и роботов Россума, и железных людей с позитронным мозгом. Они не являются «искусственной жизнью». Несмотря на то что роботы Россума построены на биологической основе, продлить свой род они не могут, поэтому существование их ограничено износом последнего из существующих образцов… Так что чешскому автору пришлось в конце пьесы переходить из сферы разума в сферу эмоций и чувств.