– Что случилось? – спросил Себастьян, взглянув на экран.
– В мире или на кухне?
– Шутница.
– Два брата-близнеца в камуфляже убили девятерых учеников и двоих учителей. Просто кошмар. Один из братьев включил пожарную сигнализацию, ученики начали покидать классы и столкнулись в этими двумя детишками, стрелявшими по ним в упор.
– Детишками? Не пугай меня.
– Это случилось не в первый и не в последний раз. Наверняка скажут, что во всем виновато телевидение. Интересно, какую новость для завтрашнего выпуска Джуниор посчитает главнее: эту или о беднягах-учителях с их забастовкой? Нужно признаться, что бойня цепляет сильнее. Сынуля Лазарте уже позвонил мне и заявил, что у него готов заголовок: «Смерть и безбашенные близнецы-янки». Мне это совсем не нравится. Сопляку просто неймется пролезть в литературу.
– Ну, положим, «безбашенные янки» звучит не слишком литературно.
Подошел официант. Себастьян попросил кофе и сэндвич с сыром и ветчиной. Ему не хотелось думать ни о нарядившихся в камуфляж близнецах, поджидающих своих однокашников на школьном дворе в Небраске, ни о самоубийцах. Оставим другим искать объяснения необъяснимому.
Ему хотелось думать о Никки, которая впервые не послала ему с работы e-mail. Между ними что-то сломалось, и они оба это знали. После той странной ночи с Варой прежняя жизнь стала невозможной. Себастьян не мог себе простить, что поддался на идею Никки. Не мог простить Никки, за то, что та лишний раз подтвердила его подозрения в ее способности заходить слишком далеко. В данном случае лучше было бы остаться в неведении.
Себастьян страстно желал получить электронку от мамы, чтобы дома его ждало письмо от отца. Казалось таким логичным, что дети покидают родной город в поисках новых горизонтов, ведомые нетерпением молодости и жаждой открытий. Однако в его случае все вышло совсем наоборот – отец уехал искать счастья на севере, а мама удалилась за пределы Рио-Фухитиво. Так нечестно. Несправедливо.
– Ты уж прости меня за фотографию, – сказал он. – У меня и в мыслях не было тебя обидеть. Я знал, что ты противница цифровой революции, – он заговорил, как Пиксель, – но все же…
– Революция? – переспросила Инес. – Какая еще революция? Вы что, думаете, что мир возник только с появлением компьютера? И что мы, фотографы – безумцы, пытающиеся поймать в плен ускользающую реальность? Ты хоть знаешь, кто такой Штейхен? [35]А Мохой-Надь? [36]Пожалуй, продолжать не стоит. С самых истоков фотографии можно проследить традицию вмешательства человека в этот процесс.
Себастьян молчал. Крыть было нечем. А девочка-то любит покрасоваться своими познаниями. Его так и тянуло передразнить ее писклявым голоском: «можно проследить гребаную традицию…»
– Штейхен, великий американский фотограф, – как ни в чем не бывало продолжала Инес свою лекцию, – говорил, что даже если вмешательство фотографа состояло лишь в том, чтобы навести кадр, затемнить, высветлить или подретушировать снимок или негатив, или кисточкой нанести на него глицерин – все равно считается, что имеет место фальсификация. «По сути своей вся фотография фальшива от начала и до конца», – он сказал это в 1903 году.
Себастьян мотнул головой. Fuck. Нужно выпить аспирин. Какого черта его понесло за ее стол? Появился официант с заказанным кофе и сэндвичем.
– Если следовать этой логике, то фальшивы фотографии любого соседского мальчишки.
– Искусственные создания. Почему нет? Уже сам выбор того, какую часть пейзажа поместить в кадр является творческим вмешательством. Себастьяну припомнилась статья о фотографе из «National Geographic», заплатившем трем бедуинам, чтобы они «спонтанно» прошлись со своим верблюдами неподалеку от пирамид Гизы на фоне зависшей над горизонтом огромной розоватой луны. Фотография получила множество премий. А еще на ум пришла мама с просьбой высунуть язык.
– Но отличие по сравнению с компьютерами все же имеется, – он попытался выстроить защиту, используя фразы и выражения Пикселя. – Дело в том… дело в том, что можно не только выбрать ту часть пейзажа, которую поместить в кадр – можно просто создать в кадре любой пейзаж. Так что в конце концов отпадет всякая необходимость в минимальной связи между фотографией и исходной точкой.
– Согласна. В таком случае речь идет об интенсификации изменений, а не о революции. К чему стремиться объявлять все кругом революцией? Или навешивать приставку «пост-», как в этом идиотском названии «постфотография»? Что за блажь?
У Себастьяна не было ни малейшего желания спорить. Он чувствовал, что произведенные на компьютере изменения заслуживают звания революционных, но ему ровным счетом ничего не было известно об истории традиционной фотографии, и ему не на что было опереться, строя свою линию в дискуссии с женщиной, которая в этом вопросе была отлично подкована. Захотелось сменить тему. Себастьян неохотно куснул сэндвич.
– Мне очень понравилась твоя книга о Маркакольо, – проговорил он. – Мне не приходилось там бывать, да и черно-белые снимки обычно мало меня привлекают, но твоя работа изрядно впечатляет. Действительно, сильно сделано.
– Спасибо. Тебе стоит туда съездить. Особенно хороша башня.
– Ты случайно не готовишь следующую книгу?
– Да, о самоубийствах.
Она сказала об этом как о самом заурядном жизненном явлении. Сам Себастьян ни за что бы не стал поднимать эту тему – ему казалось, что Инес сыта ею по горло. Но, видимо, он ошибался.
– Фотографии самоубийц, – продолжала она. – Успешно решивших эту проблему – в их случае мне нужно заручиться согласием родных на съемки в морге – и потерпевших фиаско, чтобы рассказали об этом и позволили себя сфотографировать. О методах, которые выбирают самоубийцы. Я уже порепетировала тогда на мосту. А ты, к примеру, знал, что от импортного крысиного яда умираешь почти мгновенно, а от отечественного будешь корчиться в долгой мучительной агонии, загибаясь от боли и отблевываясь около пары дней? Правда, импортный яд не всем по карману. Но если бы я собралась свести счеты с жизнью, страдать при этом мне хотелось бы меньше всего.
Да эта женщина просто сундук с сюрпризами, подумал Себастьян, потеряв к сэндвичу всякий интерес. Ему захотелось узнать о ней побольше, понять, что за извилистые пути привели ее именно сегодня именно за этот столик. Встречается ли она с кем-нибудь? Или замужем? Или разведена? Она казалась испуганной окружающим миром, но говорила с поразительной убедительностью. Себастьян попытался ее спровоцировать:
– Что касается оригинальности идеи – этого не отнимешь. Но с другой стороны, речь идет об эскплуатации, я бы даже сказал коммерциализации крайне деликатной темы. Это выглядит, как если бы ты разбили лагерь у моста в ожидании очередного самоубийства… с этой точки зрения, мы выглядим не слишком привлекательно. Впрочем, то, чем мы занимаемся день за днем, само по себе является коммерциализацией трагедий.
Он махнул рукой в сторону телеэкрана, где все еще показывали светловолосую женщину с микрофоном в руке, а в титрах значилось все то же «Кровопролитие в одной из школ штата Небраска».
– Все зависит от того, как подать тему, – пожала плечами Инес. – Самоубийство – это ночной поезд, который быстро мчит нас в темный центр жизни. Это не мои слова, это написано здесь, – и она постучала пальцами по обложке книги. Себастьян прочитал: «Ночной поезд». Еще одна женщина, любящая романы. Откуда они берут время? Откуда они, черт побери, берут это самое время?
– К сожалению, мне эта тема не очень ясна, – сказал он вслух. – Что бы ни говорили, я никогда не смогу оправдать самоубийство. Мне это кажется трусливым уходом от реальности, эмоциональным шантажом по отношению к живым. Как говорится, если пришел черед танцевать с уродиной – так надо станцевать.
– Правда? Тебе никогда не хотелось пустить себе пулю в лоб? Никогда не приходилось, устав от всех и вся, проводить бессонную ночь – в тоске, разочаровании, с желанием хлопнуть дверью и распрощаться с миром? Представь, как тебе призывно улыбается ремень – как вокалисту из INXS, [37]– или тебя, как Рамиро Кастильо, искушает галстук. [38]Или пойти в аптеку и попросить дежурного пометить тебе крестом место, где находится сердце, чтобы ударить точно в цель и не промазать, как это случилось в конце прошлого века с Асунсьоном Сильвой? [39]Плавать как топор и броситься в море. Пригоршня снотворного – и сознание рассыпается на куски.
36
Ласло Мохой-Надь (Laslo Moholy-Nagy), 1895–1946 гг., венгерский художник, работавших в живописи, скульптуре, кино, промышленном дизайне и фотографии. Преподавал в университете и писал о проблемах творчества.
37
Вокалист австралийской группы INXS Майкл Хатченс (Michael Hutchens) был найден повесившимся в номере отеля на собственном ремне.
38
Рамиро Кастильо (Ramiro Castillo) один из сильнейших игроков боливийской футбольной сборной, повесился в своем доме после смерти неизлечимо больного 9-летнего сына.
39
Хосе Асунсьон Сильва (Jose Asuncion Silva), 1865–1896 гг., колумбийский поэт-романтик, по его собственным словам «жених смерти». Накануне самоубийства врач пометил ему место, куда стрелять.