Конечно, думал он, выключая телевизор и ставя диск Октавии в музыкальный центр, между ним и Пикселем существует огромная разница — Себастьян предпочитал держаться в стороне от фотографий. Держаться в зоне тени, недоступной ловушке объектива. Не быть ни вьетнамской девочкой, ни стреляющим напалмом пилотом, быть там, где серый невидимый миру бюрократ, что отдавал приказы из офиса в Пентагоне.
Он уселся на диван. Из кухни пришел Пиксель со стаканами. Расказал о сетевой игре, в которую сейчас включился. Она называлась Nippur’s Call, дело происходит в Средние века — алхимики, огнедышащие драконы. За скромную ежемесячную плату каждый участник получал некую роль (воин, горожанин, король, куртизанка). Нашествия варварских племен, грабежи, природные катаклизмы за-ставляли жителей деревушки, в которой Пиксель обитал в роли любовницы местного лидера, сплачивать ряды, или предавать своего короля, или сби-ваться в банды, или выживать каким-либо иным способом. Игра могла длиться два или три года.
— В игре меня зовут Ларакрофт, — поделился Пиксель.
— Лара Крофт?
— Да, в одно слово. Ларакрофт.
— Ну, не слишком оригинально.
— Это ерунда. Изображение реалистично до обалдения. Звук тоже. Стоит только начать, затягивает в момент.
— Ага, потом создадут игру длиною в жизнь. И на станет день, когда ты забудешь, кто ты на самом деле — Пиксель или Зена — Королева Воинов, творческий работник конца второго тысячелетия или какая-то средневековая шлюха.
— Ну? И в чем проблема? Ты так говоришь, будто это что-то ужасное.
— Даже и не знаю, кто из вас играет — вы сами или программисты, что создали эту игру.
— И те, и другие. Нам не видна перспектива, так что мы удовлетворяемся своими микрорешениями, в то время как тем, кто сверху, может взбрести в голову наслать на нас наводнение, чтобы посмотреть, как мы с этим справимся.
— Будто это и так не ясно. Зато набьют себе карманы.
Себастьян был совсем не похож на Пикселя и Брауделя. В то время как его коллеги с ребяческим энтузиазмом бросались в объятия технокультуры, Себастьян ограничивался электронной почтой и тем, что позволяло ему шлифовать и совершенствовать свой талант в цифровых манипуляциях. Остальное — игры, чаты в поисках страстных свиданий и информационный потоп (воистину потоп библейских масштабов) — казалось ему бесцельной тратой драгоценного времени. Наверное, Себастьяну несказанно повезло быть настолько поглощенным своим увлечением, что практически все его действия имели единственную подоплеку и вели к единственной конечной цели. Остальные могли разрываться в поисках неизвестно чего и тупо блуждать в сети в три часа ночи, строя и упорядочивая вокруг этого свою жизнь. Но уж чем такой порядок, лучше оставаться открытым порывам ветров хаоса.
Они потягивали ром, и Пиксель постепенно становился все грустнее и грустнее. Себастьян облегченно вздохнул кажется, просмотр порнухи ему сегодня не грозит. Он то и дело поглядывал на часы. Было девять. Ему не терпелось увидеть Никки, заняться с ней любовью и немного усмирить таким образом ее нескромные фантазии. На днях она сказала, что если он не против, то можно попробовать воплотить в жизнь одну из затей, что преследует ее с самого первого раза, когда они оказались в постели: увидеть, как Себастьян доставляет наслаждение другой женщине — ласкает ее клитор, а она корчится в экстазе.
«— Никки! Ты что спятила?! А что будешь делать ты?
— Сначала наблюдать, а потом… посмотрим. Наверно, присоединюсь к вам».
Себастьяна с юности преследовала эта типично мужская идея оказаться в постели сразу с двумя женщинами. И как большинству мужчин, ему так и не предоставлялась возможность испытать это на практике. А теперь, встретившись с женщиной, готовой на подобный эксперимент, он испугался. Позволить посторонним войти в его личный мир означало открыть дверь к опасности — никогда не знаешь, что на самом деле таится в глубинах души. Да, речь шла о другой женщине, а Никки говорила, что сама она «до тошноты гетеросексуальна», так же как и он, но… никогда не знаешь.
Какого черта она постоянно заставляла его защищаться? Почему она и мысли не допускала, что может проиграть, потерять его, в то время как он ежедневно боялся лишиться ее? Почему Никки такая, как есть? Почему она — Никки?
— Черт, да ты меня не слушаешь!
— Слушаю, с чего ты взял?
Сегодня ночью Себастьян хотел заниматься любовью с Никки, яростно и нежно, только они вдвоем в комнате с подрагивающим светом свечей, их тени — словно фигуры мифических животных, исполняющие странные танец на стенах; чудовища, может и не такие четкие и изысканные, но неизмеримо более живые и страстные, чем в Nippur’s Call.
Пиксель выключил диск и поставил кассету. После какого-то металлического лязга и бряцания послышался низкий с одышкой голос. Это был голос его отца, рассказывающего о своем детстве. О том, как он учился в строгой католической школе. Как они с друзьями лазали по заросшим кустами участкам неподалеку от дома, играя в ковбоев и индейцев. О дереве с огромным дуплом, где он прятался от родителей, совершив очередную проделку. О дедушке, который на его день рождения переоделся краснокожим.
Глаза Пикселя увлажнились. Себастьян неловко заерзал.
— Прости, — вздохнул Пиксель, остановив кассету. — Я пригласил тебя не для того, чтобы пла-каться в жилетку. У меня к тебе одна просьба.
— Какая?
— Я записывал воспоминания отца. Я знал его взрослым, как и все мы знаем наших родителей. Мне раньше и в голову не приходило поинтересоваться, как он жил до моего появления на свет. Я не задумывался, что он тоже когда-то был ребенком, глупым неопытным подростком. А теперь… теперь, когда он уходит, я понимаю, что уходит целая жизнь. Самая главная жизнь в моей собственной жизни. А я не хочу, не хочу, чтобы она исчезала. И если мой отец должен уйти, то пусть со мной останется хотя бы что-нибудь. Я прошу его, чтобы он рассказывал о своем детстве, юности, как познакомился с моей мамой, и записываю его рассказы. Я чувствую, что он мне близок, как никогда раньше.
Пауза. Пиксель переводит дух. Себастьян закурил «Мальборо» и откашлялся. Разговор принял несколько торжественный и заговорщицкий оборот.
— И вдруг я понимаю, что этого недостаточно. И помочь мне можешь только ты. Я… я мог бы с этим справиться, но у тебя получится куда лучше.
О чем бы ни шла речь, Пиксель явно был не в силах это реализовать. По крайней мере, достаточно хорошо. Фотографии на стенах свидетельствовали о грубых цифровых манипуляциях. А прототип электронной книги, которую задумал якобы впервые Пиксель, пылился в углу: мертвый лаптоп, остановившееся металлическое сердце (Себастьян недавно прочитал, что некий инженер из Mit Media Lab при поддержке Microsoft и еще двадцати компаний, занимался созданием электронной книги. Другие фирмы выпускали модели под названием SoftBook, RocketBook и EveryBook. Страх и ужас: дело даже не в том, кто умнее, кто глупее, а в миллионах долларов, забитых в бюджет).
— Чем могу, помогу, — кивнул Себастьян. — Можешь на меня рассчитывать.
— Я тут подумал о твоих Цифровых Созданиях, и у меня родилась идея сделать нечто наподобие цифровых воспоминаний. У папы нет детских фотографий, да и подростковых тоже нет. Его родители жили очень скромно, и те немногие снимки, что имелись у папы, пропали в каком-то старом сундуке во время одного из переездов. Но существуют фотографии того времени, есть кинофильмы. И основываясь на папиных воспоминаниях, мы могли бы воссоздать его фотографии. Например, мальчик в дупле огромного дерева.
— А где мы возьмем мальчика, похожего на твоего отца?
— Мы его придумаем. Знаешь Нэнси Барсон? Помнишь ее работу для ФБР? Ей дали фотографию преступника, снятую пять лет назад, а она создала его облик, как он выглядит в настоящеее время, то есть пять лет спустя с момента съемки. Если можно создавать проекции на будущее, то нет ничего невозможного в создании подобных проекций и на прошлое. Почему бы не попробовать получить образ мальчика на базе фотографий тридцатилетнего мужчины — а такие фотографии отца у меня есть.